где и тела, которые они так хорошо навылет дырявили. И где эти места – одному черту ведомо, и очень хорошо ведомо – живет он там.
Ладно. Это все вопросы без ответов, а вот еще вопрос – раз они тут решили последний бой принять, значит, что-то защищали. Чего-то, что им, кто б они ни были, было во сто крат своих шкур дороже. И это что-то – поблизости. Скорее всего – вон за теми дверями, в другом конце зала. Первые целые двери, что мне тут попались.
Подошел – гладкие черные плиты, ни ручки, ни даже звонка. И не похоже, чтобы внутрь открывались. И постучать нечем, разве что головой.
Ну, я осмотрелся, прикинул, попробовал все-таки плечом налечь, и только чуть нажал, как плиты эти сами по себе наружу поехали – хорошо, хоть медленно, а то ведь так и расплющить можно запросто – силы в них хоть отбавляй.
А за дверями еще один зал. И похож он был… на планетарий. Огромная полусфера, метров сорок в поперечнике, и вся черная. И единственный свет – тот, что из-за моей спины просачивается.
А в самом центре зала – черный круг.
Подошел я к нему и увидел, что круг этот на самом деле – чаша. Вроде самого зала, только перевернутая. Прямо в полу выдолблена. На вид – пустая, но точно не разглядеть – дна не видно.
Я по карманам поискал – нашел коробок спичек. Откуда они там взялись, один черт знает – не было их там, ну да во сне чего только не бывает. Зажег одну, нагнулся – точно, пустая чаша. Если в ней чего когда и было, то сейчас никаким содержимым даже и не пахнет.
И как только спичка эта догорела – в тот же самый миг сон кончился.
Проснулся я. Лежу с закрытыми глазами, дымок от костра нюхаю, слушаю, как рыжая рядом тихонько дышит, а сам думаю – к таким вот снам инструкцию надо прилагать! А то пока разберешься, что к чему – чушь это, бред сивой кобылы или разведсводка оперативная, – шарики за шестеренки заедут!
Ладно. Открываю глаза – что за черт! То ли это мне опять сон привиделся, то ли, пока я тут дремал, прирезали меня втихомолочку, то ли… И тут сообразил – да это же солнце восходит!
Восход в этом мире был – всем восходам восход. Белый ослепительный огонь, нашего солнца побольше раза так в два, а все остальное: небо, земля – все красное. Вся степь полыхала. До сих пор я такое только один раз в жизни видел – в сорок втором, за Доном, но тот огонь настоящим был – хлеба горели.
Ну, думаю, теперь мне этих всяких природных красот на всю оставшуюся жизнь хватит, сколько б там ее ни было. И то сказать – ну кто еще из наших, в смысле, из моего бывшего мира, такое видел?!
Встал, размялся, зашел за «Додж» – ну, конечно. Рыжая в тулуп завернулась, винтовку обняла, к борту привалилась и спит себе. И так красиво спит – мне ее аж будить жалко стало.
Но надо.
– А ну, – тихонечко так командую, – по боевой тревоге… Па- адъем!
– А?! Что?!
Я ствол винтовки на всякий случай в сторону отодвинул – очень уж не понравился он носу моему при непосредственном рассмотрении.
Хорошо хоть, думаю, на предохранителе была. А то ведь так, не ровен час, можно и дополнительным глазом обзавестись, калибра 7,62.
– Малахов! Твои шутки!
– Понял, не дурак, – отвечаю. – Но и ты… Как бы это сказать… Короче, спать на посту вредно… Для здоровья. А то ведь кто другой может и не представиться заблаговременно.
– Я не спала. Я просто… задремала.
Да уж, большая разница. С точки зрения устава. «Товарищ командир, я не спал, я просто на стену облокотился и глаза прищурил, чтобы противника в заблуждение ввести. А на самом деле мне все-все видно».
Рыжей я того, правда, не сказал.
– Ладно. Спала-дремала – замнем для ясности. Давай лучше с нашим местоположением определимся. Проход, значит, открывается прямо здесь, вот на этом месте.
– Да.
– И сколько от него до… до…
– До домика пасечника, – Кара брови сдвинула, вроде бы серьезно, а мне отчего-то смешно сделалось, – пять ваших километров.
– Точно? – переспрашиваю.
– Я здесь не первый год живу, – обижается рыжая. – Проход открывается на поляну, а с нее, если на дерево влезть, виден Совиный холм. И пасека была как раз между поляной и этим холмом, ровно в одной и трех четверях лиги, с хвостиком. А…
С хвостиком – это она хорошо ввернула. Обнадеживающе.
– Да верю, верю, – говорю. – Я же просто на всякий случай спросил. Давай собирай имущество в кузов, и… проход будем открывать.
Точнее, думаю, это ты его будешь открывать. Ох, освоить бы мне этот амулетик – сидела бы эта Кара сейчас в замке и… в сборке-разборке личного оружия практиковалась.
– А что, – спрашиваю, – отсюда проход так же тяжело открыть, как от вас, то есть от нас, или все ж полегче?
– Нет, из Травяного Мира очень просто открыть проход. Это… ну, как с горой – трудно взойти и просто упасть. Чем дальше Мир или, как говорим мы, Тропа, тем труднее в него попасть и тем проще из него выбраться.
– Здорово, – говорю. – А с обратной дорогой как? Выдюжишь проход продырявить?
А то ведь, думаю, если в замке поп, здоровый мужик – и то с него пот градом катил…
– Смогу.
Я на нее внимательно так посмотрел – отвернулась.
– Ну… попробую, – бормочет в сторону. – Мы с отцом Иллирием... есть и другой Мир, ближе. Но по нему мы могли не успеть.
– Ну, обратно-то можно будет и не торопиться, – говорю. – Поедем себе спокойненько.
Ага. Это если будет кому и на чем. Закинул последний тулуп в кузов, сел за руль, повернул ключ – мотор с пол-оборота завелся.
– Ну что, – спрашиваю, – готова?
– Да.
– Открывай!
Кара амулетик свой давешний добыла, прошептала над ним пару слов, рукой провела – и прямо перед «Аризоной» беззвучная вспышка полыхнула.
Я моргнул, пригляделся – в метре перед капотом… ну, словно зеркало установили. Только вот машина в нем отчего-то не отражается.
Ладно, думаю, поглядим, чего на этот раз выпадет.
Снял ногу с тормоза и медленно-медленно к этому «зеркалу»
