– М-да… – Мама аккуратно взяла Лиску за шкирку. Лиска не сопротивлялась, обвисла апельсиновой тряпицей и прикрыла единственный глаз. Потом вопросительно мявкнула.
– Терпи, подруга… – Мама посадила Лиску на табурет и достала из-под скамейки жестяной тазик. – Тенька, слетай домой, принеси шампунь…
Тенька помчался снова и вернулся через пять минут. Во время купания Лиска не дергалась, не пищала, не царапалась. Будто понимала, что в ее жизни наступает новая пора и надо подчиняться счастливым переменам. Тенька смотрел, как летят клочья пены, и думал: почему мама сказала «подруга»? Может быть, увидела в беспризорной кошке такую же пострадавшую, как она сама? У Лиски нет глаза, у мамы изуродовано лицо… В этих мыслях была и печаль, и жалость, и осторожная радость, потому что стало ясно: теперь-то уж мама ни за что не прогонит Лиску.
Мама вытерла Лиску старым халатом, закутала, помазала ей слипшуюся щелку выбитого глаза светлой жидкостью из флакончика (Лиска и здесь не дернулась).
– Держи свое сокровище…
Сокровище представляло промокший сверток с розовым носом и усами. Тенька прижал его к животу. Снизу торчал из синего сатина удивительно тощий хвост. Он, сырой и прохладный, осторожно стегал Теньку по ногам.
…Поздно вечером Лиска, сухая и распушившаяся, лежала на постели с Тенькой. Она устроилась у него под мышкой, прижималась к торчащим под майкой ребрам, а щекочущий подбородок положила рядом с ключицей. Мурлыканье Лиски было ровным и спокойным: все хорошо…
Нет, Лиска не стала совсем ручной и домашней. Видимо, прежняя жизнь сказалась на ее характере. Лиска часто уходила из дома. Деловито сбега?ла по лестнице с шестого этажа и шла гулять по окрестностям. Тенька скоро понял, что ничего здесь не поделаешь. И Виталя подтвердил:
– Такая натура…
Лиска бродила по Дворам, грелась на поленницах, навещала в вахтерке Тенькину маму, а иногда путалась под ногами у студентов, которые спешили от калитки у вахты к входу в «карпухинское» общежитие. Студенты ее гладили и угощали чем придется. Иногда Лиска приходила в дворницкую. Любила сидеть там вместе с ребятами…
Но вечером она обязательно возвращалась домой. И сразу шла в уголок на кухне, где стояли плошки с кошачьим кормом и водой. Мама сочинила стихи:
Тенька показывал Лиске кулак:
– Я вот тебе уйду…
Но Лиска и не собиралась уходить. Поужинав, ждала, когда Тенька сядет на кровать. Потом прыгала ему на колени. Она никогда не выпускала когти, и на Тенькиных ногах не было ни одной царапины (то есть не было от когтей, а вообще-то хватало). Тенька переворачивал ее на спину, укладывал между ног, будто в люльку, и щекотал кошачье брюхо с белым пятном. Лиска радостно махала растопыренными лапами – делала вид, что хочет цапнуть Теньку. Но опять же не показывала когтей, лишь колотила по Тенькиным пальцам кожаными подушечками.
Правда, один коготь иногда Тенька ощущал. Это был коготь-мутант. Он вырос у Лиски между пальцев на левой задней лапе. Большущий, согнутый в кольцо. Этакий костяной калачик диаметром в сантиметр. «Калачик» постукивал по обшарпанным половицам, когда Лиска ходила по квартире. Но, поскольку он был загнутый и гладкий, ссадинами Теньке не грозил.
Про кошку Ресницына узнали ребята в классе. И про то, как она к нему попала. И одобряли Теньку. Иногда интересовались: как поживает Трущобная кошка (некоторые читали книжку с таким названием). А Танюшка Юкова однажды увидела коричневые царапины на подзагоревших Тенькиных ногах и тихонько спросила:
– Это тебя Лиска поцапала?
– Ты что! Она никогда… Это мы с Шуркой Черепановым вчера на велике по старым репейникам проехали…
Последние дни мая – последние дни учебы. Никто теперь не ходил в школьной форме – жара на улице. Третий «Б» своей пестротой напоминал группу детсадовцев, которые вдруг подросли в одну минуту. Тенькин костюм за две недели пообмялся и слегка выгорел, но вышитые кораблики оставались яркими, разноцветными. Только на левой штанине матерчатый квадратик с вышивкой немного отпоролся, торчал оторванным уголком («Мама, пришей, а?» – «Ты разве маленький? Сам не можешь?» Но самому охота ли…)
Начинался урок, Тенька и Танюшка сели рядом за стол, и она вдруг спросила:
– Шурик твой друг?
– Ну… сосед. Играем иногда вдвоем… Он хороший…
Тенька стеснялся слова «друг». Оно – как признание в сокровенном. Юковой вот тоже не скажешь: «Ты моя подружка»…
Танюшка скользнула мизинцем по засохшей царапине над Тенькиным коленом. Шепнула:
– Больно было?
Она, конечно, знала, что больно не было. Ей просто вздумалось пожалеть его. И Тенька это понял. Хотел сказать «фигня какая» и дернуть ногой. Но… вместо этого положил свою ладонь на Танюшкины пальцы.
– Тань, а ты когда уезжаешь? Сразу, как начнутся каникулы?
– Сразу…
– Жалко…
Она чуть улыбнулась:
– Знаешь что? Мы будем пускать кораблики и вспоминать друг дружку. Ладно?
– Ага… – выдохнул Тенька. И вдруг догадался: – Подожди… вот! – Он дернул уголок нашивки с корабликом. Нашивка оторвалась легко, словно ждала этого. На штанах с краю остался не выцветший квадратик. Сразу ясно стало, каким ярким был Тенькин костюм две недели назад. – Тань, держи. У тебя будет кораблик, как у меня. Ты пришей… Тогда, если даже не станут работать запускатели, мы все равно… ну, как за одной партой… – Он тут же застеснялся, засопел, но Танюшка осторожно взяла лоскуток, подержала у щеки.
– Тень, спасибо… Ой, а тебе не попадет?
– Ни капельки!
Теньке не попало. Потому что он сразу показал маме след от споротого лоскутка:
– Вот… Подарил Таньке Юковой. Пусть у нее будет такой же…
Мама не успела ничего понять – он всхлипнул.
– Господи, да что случилось?
– Ничего не случилось. Только… почему так? Еле-еле успеешь подружиться, и – в разные стороны. Эта заср… ювеналка. Из-за нее…
Мама не рассердилась на Теньку за нехорошее слово.
– Ну-ка, расскажи…
Он всхлипнул снова и рассказал.
Мама пригладила ему недавно подстриженные волосы.
– Что поделаешь. Такая жизнь. Кабы все было гладко на свете…
Тенька улыбнулся сквозь слезинки:
– Виталя говорит: была бы полная гармония во вселенной. Только ее не добиться никогда…
– Ну, давай я хоть чуточку заделаю пробоину в гармонии. Вышью тебе новый кораблик. Такой же…
И вышила. За пару дней. Для нее всякие вышивки и аппликации были «отдыхом души».
В последний понедельник мая Тенька пришел на уроки с новой нашивкой на штанах. Похвастался перед Танюшкой (слезинок теперь не было):
– Вот, мама сделала ре-став-ра-цию…
– Она молодец…
– Да!.. Эй, Запал!
– Че? – остановился пробегавший по классу конопатый Лех Семейкин, у которого было такое
