– Ладно, – сказал Тенька, хотя знал, что не забудет. – А у вас… правда есть пистолет?
– Разумеется… Надеюсь, он никогда не пригодится…
Прошло еще несколько дней. Страх высоты не оставлял Теньку. Но сейчас Тенька уже не очень страдал из-за этого. Надеялся: «Может, и правда все это пройдет…» Более серьезной была другая забота. Вернее, печаль. Никуда не денешься – скоро Кабул уедет в северный город Юхту.
Конечно, сейчас не прежние времена. Есть мобильная связь, можно видеть друг друга на экране. Но все равно это не то, когда сидишь рядом в Кокпите, когда тянутся от одного к другому теплые струнки…
Впрочем, сам Владька не очень грустил. Или, по крайней мере, не показывал грусти. Ведь радость его была больше печали. Он почти не говорил об отъезде: может быть, боялся сглазить подкатившее счастье. Только однажды он спросил:
– А когда сестры – не просто сестры, а близнецы, они ведь совсем одинаковы, да?
В тот момент были в палате у Кабула несколько человек. Не только Тенька, Шурик и Егорка, а еще Эвелина Полянская и Данька Сверчок. Все поняли осторожный вопрос Владика Свирелкина. А ответила Эвка:
– Конечно.
«Мы не умрем…»
Еще через несколько суток на Косе спилили тополя. Ночью. При свете фонарей. Случайные свидетели говорили, что работало два десятка дюжих мужиков в масках и охраняли их другие мужики – в камуфляже и с погонами.
Наутро поднялся большой шум. На Косе собрался митинг. Днем об этом сообщили в передаче городских новостей, и выступил даже сам Блондаренко – глава Айзенверкенбаума. Он утверждал, что не знает, чьих это рук дело.
– Возможно, это сделали те, кто рассчитывал прибрать себе Косу и не сумел. Так сказать, акт мести…
– А почему там была полиция? – спросил ведущий.
Мэр вскинул ухоженную седую шевелюру:
– Попрошу не задавать провокационных вопросов!
Вскоре на Косе, среди поваленных тополей, появились пикеты студентов. Казалось бы, откуда они в дни каникул? Но собрались. Зачем? Чтобы выплеснуть возмущение против городской власти и одуревших собственников? Не только. Сразу кто-то сказал, что Аллея Ветеранов должна быть посажена вновь. Немедленно. Здесь были студенты Сельхозакадемии. Они объяснили, что если крупные сучья только что спиленных тополей вкопать в почву, они пустят корни и вскоре выбросят ветки.
Нашлись спорщики. Стали объяснять, что сучья отрастают, если их посадить весной, а сейчас… сами понимаете…
Но спорщиков отодвинули.
– Отрастут… – с непривычной ноткой сказал Виталя. – Назло всем гадам.
– Потому что рядом Колесо Гироскопа? – шепотом спросил Тенька.
– Не только… Потому что мы все вместе.
Теньке мама заявила категорически:
– Не вздумай соваться на Косу! С тебя только вчера бинт сняли.
Тенька сказал:
– Все равно пойду. Можешь выдрать как сидорову козу…
– Заранее? Или потом?
– Лучше потом…
– Хорошо… К ужину чтобы был дома!
– Мам, я тебя люблю!
– Убирайся…
На Косе шли споры: зачем властям понадобилось спиливать тополя теперь? Ведь Коса уже принадлежала Институту. Одни говорили, что это месть. Другие объясняли, что у властей такая «фобия»: чиновникам за каждым большим деревом чудится террорист с автоматом и взрывчаткой. Но говорили и о посадках. Посадками распоряжался рыжий студент Артур. Всем желающим раздавали ножовки и лопаты. Пришли ребята из Карпухинского и Макарьевского дворов (кто никуда не укатил на лето). Пришла Изольда Кузьминична – в розовых брючках и кокетливой косыночке. Попросила Артура:
– Лопаточку, пожалуйста. У меня есть опыт огородной работы.
– Извольте, сударыня…
– Гы… – сказал стоявший неподалеку ее недруг Жох. Но не громко и не сердито…
Пришел даже Кабул. То есть Владик Свирелкин. Эсфирь Львовна отпустила его на полчасика, только позвонила Витале и просила «присмотреть». Владик и Тенька вместе подошли к Артуру за лопатами.
– Работайте, тополята, – очень серьезно сказал тот. – Делайте будущее…
Копать было трудно, особенно маленьким, вроде Егорки. Однако находились помощники. Парни с крепкими мускулами перехватывали лопаты у «тополят». Скоро между разлапистых пней темнели узкие ямы для стволов-саженцев. Стволы были высотою метра два, а толщиной с тонкое бревнышко. Между ними ходили Сима, Лиска и песий подросток Бумс. Одобряли работу…
Вновь посаженных топольков оказалось больше, чем прежних деревьев. Некоторые студенты и ребята вкопали еще саженцы от себя. Отрастут – будет аллея гуще прежней…
– А это вот дерево деда… – Шурик Черепанов похлопал по тонкому серо-зеленому стволу. – Я его отпилил от того, которое тоже было
– Позвони ему сегодня же, – посоветовал Тенька.
– Конечно…
– И передай привет, – попросил Владик Свирелкин.
Студенты говорили, что придется снова оставлять здесь дежурные группы.
– Институт наймет охрану, – сообщил Виталя.
– Хорошо бы с берданками, – сказал рыжий Артур.
– Лучше с пулеметом, – посоветовал неулыбчивый Егорка Лесов. Оказавшийся рядом подпоручик Куликов показал ему кулак.
Прошло еще два дня. Утром у Теньки появился Шурик. У него были красные глаза. Шурик встал в дверях, прислонился плечом к косяку. Хрипловато проговорил:
– Дед умер…
– Господи… – сказал Тенька. Так говорила мама в тяжкие моменты. Помолчали. Тенька спросил:
– Почему?
– Сердце, наверно… Когда узнал про тополя, оно не выдержало… А может, просто возраст…
«Да, против возраста не попрешь…» – подумал Тенька. Но сказал:
– Нет, это из-за тополей…
Шурик шевельнул плечом.
– Хорошо, что книгу успел закончить… Мы сейчас с мамой едем в Заводоохтинск…
– Шур…
– Что?
– Я не знаю, что сказать…
– А что тут говорить? Ничем не поможешь… Ты расскажи ребятам. Они были его друзья…
– Да…
Днем ребята понуро сидели в Кокпите. Виталя иногда трогал гитарные струны.
угадывались слова.
Тенька подумал, что слова не очень подходящие. Дед-Сергей был совсем пожилой и седой, а Гаврош – мальчишка. Но Данька Сверчок вдруг сказал:
– Я как-то заходил к Черепановым, книжку Шурику относил. Он мне показал фотографию в рамке. На ней мальчик – маленький и худой, вроде Егорки. На турнике. Одной рукой держится за перекладину, а
