МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

21 июля 1949-го года в Черновцах «органы» арестовали

А.С. Есенина-Вольпина, который был к моменту своего ареста

знаком с моим отцом примерно в течение двух месяцев. (См.

Есенин-Вольпин А.С. Избранное. М., 1999, с. 9.)

Этот арест был непосредственным следствием того, что отец

вычислил сексота в своем ближайшем окружении, и в беседе с ним

с глазу на глаз неосторожно вывел его на чистую воду, заставил

признаться. Вольпин был арестован не ПОТОМУ, ЧТО на него

кто-то донес, а ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ скомпрометировать моего

отца, выставив его в качестве доносчика.

Сексот потребовал от отца молчания, угрожая, в случае

невыполнения своего требования, пересажать всю отцовскую

семью. Свои угрозы сексот сопроводил словами: «Я не человек, я

труп». Все это я узнал от своего отца, когда мне было 15 лет.

Имени сексота отец никогда не называл мне, вероятно, опасаясь за

меня. (Замечу, что «труп» упоминается в отцовском письме И.Л.

Кушнеровой от 19 сентября 1949 года; см. Приложение 1.1)

В следующей главе я объясняю, почему у меня есть основания

полагать, что это столкновение произошло в мае-июне 1949 года.

Судя по всему, столкновение отца с сексотом имело и иные

последствия. Об этом свидетельствует другое письмо моего отца,

которое он написал И.Л. Кушнеровой спустя два месяца – 19

ноября 1949-го года. Я процитирую здесь это письмо почти

целиком, сохраняя орфографию и пунктуацию:

«Внешне дела у меня без видимых изменений. Внутренне же

повидимому должно уже что то сдвинуться с места, хотя я сам это

ещё не ощутил. Вероятно в понедельник я впервые услышу

хоровую репетицию. Оркестровые назначены на 27 ноября. Первое

(и вероятно последнее) исполнение назначено на 30 ноября.

Дирижер Гаук, солисты Янко и Лисициан. Впрочем солисты под

сомнением, я их еще не видел. Состояние у меня по-прежнему

скверное, даже еще хуже.

Есть у меня предчувствие, что я на грани и если в ближайшие дни

ее благополучно миную, то буду с тобой, если же нет, то прощай

навеки. У меня так называемый распад нервных тканей (клеток).

Молись за меня. Быть может выживу». (Оригинал письма

хранится в Баден-Бадене (Германия), в личном архиве

И.Л. Кушнеровой.)

Уверен, что выделенные мною строки письма написаны эзоповым

языком и повествуют не о послеоперационном осложнении, а об

ожидании ареста в ближайшие дни. (В сталинские времена было

бы безумием писать об этом прямо.) Моя уверенность основана на

том, что ни в предыдущем письме к И.Л. Кушнеровой (от 14

ноября 49 г.), ни в последующем (от 24 ноября 49 г.) отец не

пишет о своем здоровье ни слова. Впоследствии И.Л. Кушнерова

согласилась с моей интерпретацией процитированного письма.

Она вспомнила, что когда получила его, сразу подумала, что мой

отец боится ареста.

С.С. Виленский так комментировал мне это письмо: «Вашему

отцу, видимо, предлагали сотрудничать, причем он интересовал