игре у подъезда и изредка косились на нас, как на больных. - Он мог тебя спровоцировать.
- Видно, что у тебя отец - дознаватель, - она встала со скамейки, одернула платье и аккуратно расправила кружевной воротник. - Так и сыплешь словечками. Пойдем отсюда, видеть эти морды не могу...
Мы миновали двор, прошли метров сто по улице, поглазели на витрину крошечного магазинчика скобяных изделий, и Хиля вдруг сказала с какой-то взрослой, трезвой задумчивостью:
- Знаешь, Эрик, а ведь ты меня никогда еще не целовал. Не подумай, что я озабоченная, но ведь ты считаешься моим парнем, и...
- А чей же я еще? - я обнял ее за плечи. - Только твой.
- Обними сильнее, - тихо попросила она.
Я не стал спрашивать: 'Что, здесь?', хотя стояли мы прямо перед магазином. Просто обнял, прижал к себе, зарылся лицом в мягкие волосы на макушке. Было приятно, от девушки пахло духами, чистым платьем, чистой кожей, но никакой другой реакции, кроме тихого удовольствия, это объятие у меня не вызвало. Мне нравилось обнимать красивого, ухоженного, симпатичного мне человека, но я прекрасно понимал, что обнимать надо не 'человека', а прежде всего - молодое женское тело. Увы - именно как 'тело' Хиля меня не интересовала.
- М-да, - она чуть отстранилась. - Эрик, я ведь тебе не сестра. И не дочь. А ты обнимаешь меня, как отец или брат, - вся ее злость куда-то улетучилась, и на меня смотрели удивленные и обиженные глаза. - Я тебе не нравлюсь?
- Нравишься, и даже очень! - я погладил ее по голове.
- Может, ты правда стесняешься людей?
- Скорее всего. Не могу, не в своей тарелке себя чувствую... - это была неправда, но я решил пока на ней остановиться.
Мы побродили еще немного. Вечер был такой теплый, нежный, наполненный мирными шумами жилого района и запахами клейкой листвы, остывающего асфальта и легкой бензиновой гари (гарь в малых дозах пахнет, как духи), что домой нас совсем не тянуло. Складская стена кончилась, и мы шли теперь вдоль решетчатой ограды, за которой высились горы желтого песка и стояли аккуратные штабеля кирпичей. С другой стороны дороги открылся пруд с ровно гудящей на берегу трансформаторной будкой. Людей вокруг не было, и я почувствовал, глядя на идущую рядом девушку, что просто обязан сейчас поцеловать ее, потому что она этого ждет.
И я ее поцеловал. Мне казалось - все вышло, как в кино. Но Хиля отстранилась и снова посмотрела с удивлением и обидой:
- Ты меня не любишь!
Прежде я не задумывался, люблю ли ее. Нравится - да, это я твердо знал. Никто другой не нужен - тоже верно. Она умнее, взрослее меня, ее разум вмещает в себя мой без остатка, и человек она тоже славный, а вспышки беспричинной злости скоро пройдут. Но что касается любви - тут я растерялся, а потому, наверное, ответил:
- Почему, люблю!
- Тогда что ты надо мной издеваешься?! - крикнула Хиля и взмахнула в воздухе сжатыми кулаками. - Бревно ты бесчувственное!.. - в ее глазах засверкали слезы, и она, резко развернувшись, побежала прочь, к виднеющимся вдалеке корпусам старого элеватора.
- Хиля!
Она не обернулась, крикнув:
- И не ходи за мной!..
Через неделю она стала встречаться с двадцатилетним парнем, который служил в Тресте столовых учетчиком, но вскоре вернулась ко мне и попросила прощения. Я, успевший за это время сполна прочувствовать, что значит быть брошенным, так радовался, что простил все, даже то, что уж с ним-то она нацеловалась как следует.
У нас так ничего и не было, и Хиля, кажется, просто смирилась с этим. Так мы и оставались наполовину друзьями, наполовину влюбленными - до того самого дня, когда разразилась катастрофа.
* * *
Дознавателя Голеса в кабинете не оказалось. Трубин настойчиво постучал, но дверь была заперта, зато на стук из кабинета напротив высунулась гладко причесанная голова молодой девицы, судя по виду, секретарши:
- Не стучите, он на совещании. И остальные тоже. Когда вернется, не знаю. Может, поздно.
- А как же нам быть? - Трубин заметно расстроился и в то же время как будто обрадовался. - Мы уже были у него, буквально только что... По поводу преступления.
- Здесь других поводов не бывает, - девица сухо улыбнулась. - Или ждите, или можете все изложить письменно и оставить у меня. Я передам, мне так и так до утра сидеть.
Робко, словно она могла нас укусить, мы вошли в огромный кабинет с десятком столов, гораздо больший, чем у Голеса, завешанный портретами видных сыскных деятелей прошлого, картами районов города, таблицами, какими-то стрельчатыми схемами - я успел разглядеть табличку на двери: 'Комната 190. Отдел координации. Посторонним вход воспрещен'.
Сверток с одеялом на этот раз был со мной, я побоялся сдавать его в гардероб, чтобы тетка не учуяла затхлого запаха и не вздумала сунуть в него нос. К счастью, дежурный у входа не смотрел в нашу сторону, когда мы шли к лестнице, и ничего не заметил.
- Проходите, - девица, неожиданно оказавшаяся в ладно сидящей форме с нашивками младшего дознавателя (вот тебе и секретарша!), процокала каблучками к своему столу. - Вон там в коробке бумага, садитесь и пишите. В верхнем левом углу пометьте: дознавателю Голесу от таких-то.
Я пристроил сверток на стеллаже у двери среди других, поменьше и побольше, упакованных в такую же плотную коричневатую бумагу. Трудно было понять, что в них: может, документация, а может, и какие- нибудь вещдоки. Мы уселись. Писать стал Трубин, я лишь отвечал шепотом на его вопросы. Полина же откровенно озиралась. Взгляд ее то и дело останавливался на молодой дознавательнице, которая уже перестала обращать на нас внимание и углубилась в какие-то бумаги. Наверное, женщину в форме девчонке видеть еще не доводилось - взгляд выражал самое настоящее изумление.
- Что вы так смотрите? - не поднимая глаз, спросила дознавательница.
Полина аж подскочила на стуле:
- Извините!..
- Да ничего, я привыкла, - женщина перевернула плотный лист. - Многие так смотрят.
- Но вы же меня не видите! - пробормотала Полина. - Как вы...
- Почему же не вижу? Прекрасно вижу. Грош была бы мне цена как дознавателю, если бы я не владела боковым зрением.
- Ничего себе... Вот бы мне так научиться...
- Вы кем работаете?
- Я учусь. В ремесленном, на радиомонтажницу.
- Хорошая профессия, - кивнула дознавательница, - но там эти навыки ни к чему. Там, наоборот, ценится умение концентрировать взгляд на мелких деталях, а боковое зрение только отвлекает от работы.
- Нет, ну здорово! - Полина восхищенно хлопнула себя по коленкам, сделавшись на секунду самым обыкновенным ребенком. - Вы и о профессиях все знаете!..
Женщина сдержанно засмеялась:
- Это все память и логика, моя милая. Тренируйте память, читайте, и будете знать не меньше.
- А скажите, сложно стать дознавателем? - осторожно спросила Полина.
- Младшим - нет. Сложно б ы т ь дознавателем и не превратиться в обычного чиновника, который только штаны на службе протирает. Таких ведь много, не только у нас, а везде.
Трубин дописал и вопросительно поднял глаза:
- Я - все. Можно просто оставить?
- Не просто, - женщина встала из-за стола, подошла и взяла исписанный лист. - Я зарегистрирую ваше заявление, сниму копию, а оригинал отдам тому, кому он адресован - Голесу. И не волнуйтесь, это же
