- Музыку? - я озадачился. - Как это: приемник - отдельно, музыка - отдельно?
- Ну да, - Зиманский включил радио в розетку, нажал какую-то кнопку, и в сверкающем корпусе открылась дверца. - Музыка вставляется сюда. Хиля, где кассеты?
Всем известно, что 'кассета' - это катушка с фотопленкой, убранная в маленький цилиндрический футляр, и ничто другое. Но несколько одинаковых прямоугольных коробок, которые моя жена принесла из буфета, не имели ничего общего с фотографией, кроме, разве что, пленки внутри. Посмеиваясь, Хиля и Зиманский смотрели на мое лицо, пока я (тупо, наверное) вертел в руках одну из этих штук.
- Дай сюда, это слушать надо, а не рассматривать, - Зиманский забрал у меня вещицу, аккуратно вставил ее в устройство, закрыл дверцу и нажал кнопку.
Я ожидал чего угодно: синего свечения, картинок, а может, и того, что непонятный приемник вдруг начнет меня фотографировать. Однако - действительно заиграла музыка!
Надо сказать, по-настоящему удивляться я не умею. Всех чувств хватает минут на пять, а потом все становится на свои места. Подумаешь, коробочки с музыкой! Наука на месте не стоит, мало ли что успели изобрести, пока я валялся в бреду и смотрел многосерийные кошмары...
Песня была хорошая, очень хорошая, про любовь к Родине - я такие обожаю. Пела женщина, и в голосе ее чувствовались неподдельные эмоции, словно она не пела, а буквально жила этим.
'Я, ты, он, она - вместе целая страна,
Вместе - дружная семья...'
- Здорово, - Хиля разливала нам чай, отгоняя Ласку, которая норовила забраться на стол и понюхать поющий ящичек, - прямо как в музыкальном театре. Но это не так удобно, как пластинки. Представляешь, чтобы снова послушать песню, надо обратно пленку перематывать! А я все время на начало не попадаю, то недолет, то перелет.
- Привыкнешь, - Зиманский по-хозяйски положил себе яблочного варенья и принялся дуть на чай.
- А вообще, - Хиля уселась рядом со мной, - мне нравится. А тебе, Эрик?
Я не знал, что ответить. Сказать 'нравится' - значит, немного соврать. Радио, в котором надо перематывать пленку - это как-то... А с другой стороны, и 'не нравится' сказать нельзя, потому что песни одна другой лучше.
- Ничего, - я вежливо улыбнулся.
- Так я и думал! - Зиманский захохотал и хлопнул себя по коленке, испугав котенка. - 'Ничего'!.. Ты, Эрик, меня приводишь в настоящее умиление.
- Ты обиделся, что ли?
- Брось. Мне весело! Я к тебе просто неравнодушен - до того ты забавное существо.
- Не надо так говорить о моем муже, - неожиданно ощетинилась Хиля, сверкнув на Зиманского глазами. - Еще раз скажешь, дам ложкой по лбу. Ты меня знаешь.
- Все, все! - он поднял руки. - Понимаешь, Эрик, мы тут как-то говорили о тебе, и я вот так же выразился - 'существо'. Но это же любя!
- Достаточно того, что я его люблю, - моя жена надулась, но тут же смягчилась. - Ладно, Егор. Как ты говоришь - 'проехали'.
Началась следующая песня, заставившая меня даже похолодеть, настолько глубок и точен бы ее смысл:
'Не думай о секундах свысока,
Настанет время - сам поймешь, наверное:
Свистят они, как пули у виска,
Мгновения, мгновения, мгновения...'
- Это вообще-то старье, - вполголоса заметил Зиманский, - но классика не стареет, верно?
- Помолчи, - я махнул на него рукой, буквально кожей впитывая каждое слово.
И Зиманский, и Хиля почтительно притихли. До самых последних аккордов они молчали, переглядываясь, и на лице моей жены то возникала, то затухала легкая, мечтательная, почти детская улыбка. Наверное, ей песня тоже понравилась - хорошую музыку она всегда любила. А может, дело было не в песне...
Потом, помню, Зиманский выключил 'кассету', вставил другую, но музыка не заиграла, и минуты три мы болтали в полной тишине. Зато потом раздался щелчок, шум, и я услышал точное повторение нашего разговора! Сначала говорила Хиля, ей ответил Зиманский, и вдруг...
Это был какой-то чужой голос, мужской, но довольно высокий, как у подростка, он говорил моими словами, но это ведь был не я, совсем не я, а кто-то другой!
- Это ты, ты, - успокоил Зиманский. - Есть такое у человека свойство: себя он слышит не так, как другие. Вот и кажется...
- Точно! - обрадовалась Хиля, оправляясь от изумления. - Ты просто записал наш разговор!
- Ладно, - Зиманский улыбнулся. - Если мне до сих пор не удалось вас как следует удивить, то сейчас, я думаю, удастся, - он выбрал из кучи прозрачную 'кассету' и сунул ее в 'приемник'. - Сейчас-сейчас!..
...Вначале раздались быстрые и четкие барабанные удары, слишком быстрые для моего слуха, и я, должно быть, даже поморщился. Потом заиграла музыка, и в мозгу у меня взорвалась бомба.
Я увидел лицо Хили, бледное, искаженное тошнотворным чувством испуганного узнавания, чувством, которое испытывал и я, потому что на фоне барабанного боя вдруг со страшной скоростью заиграл наш государственный гимн!.. Гимн, под звуки которого нам повязывали красные галстуки, гимн, который выпустил нас в новую, семейную жизнь, гимн, торжественно гремящий над страной каждое утро, поднимая народ на работу!.. Он был искажен, изуродован, но узнаваем, и это было не просто страшно или обидно - это было ж у т к о...
Новую волну страха и отвращения вызвал гнусавый мужской голос, который неожиданно запел, но мы не поняли ни одного слова, совсем ни одного, потому что пел он на неизвестном нам и, наверное, вовсе не существующем языке. Словно обезьяна схватила микрофон и принялась передразнивать и коверкать нашу святыню, и даже мелодичные женские голоса, подхватившие мелодию, не изменили впечатления - я больше не мог это слышать.
- Выключи, выключи сейчас же!.. - это закричала Хиля. Зажав ладонями уши, она вскочила из-за стола, отбежала на несколько шагов, остановилась и умоляюще протянула руки. - Егор, будь человеком, прекрати издеваться!.. Тебе-то наплевать, но это... это же...
Зиманский быстро ткнул кнопку. Музыка оборвалась. Я сидел, оглушенный, с горящими щеками, с целой бурей чувств, застрявших на выходе.
- Ужасно, - Хиля вернулась за стол, бледная, губы у нее вздрагивали. - Ты должен немедленно отнести эту запись в Моральный отдел, пусть разберутся, какой сволочи пришло в голову...
- Де-точ-ка! - Зиманский покачал головой. - Поверь мне: эта 'сволочь' и не догадывалась, что делает. Музыку написал очень талантливый композитор, и он понятия не имел, что почти в точности повторяет ваш государственный гимн. Честное слово.
- Да как можно такого не знать! - закричала Хиля. - Он с Луны свалился?
- Нет. Просто он - иностранец, швед. И песня написана на английском языке. Кстати, во всем мире она очень популярна - во всяком случае, была какое-то время... - Зиманский выглядел расстроенным. - Простите, ребята. И его, и меня.
Я все еще не мог ничего сказать.
- Какой еще швед? - нахмурилась моя жена. - Где он живет?
- В Англии, по-моему.
- А где эта Англия?
- Сравнительно недалеко. Можно долететь на 'Ладье', если хватит горючего. Но 'Ладья' туда не летает.
Хиля совсем помрачнела:
- Это там... где ты говорил? В другом мире?
- Да, - Зиманский вздохнул. - Там все по-другому.
- Но в школе...
- Школа!.. - он засмеялся. - Поистине удивительное место. Я был в одной школе, заходил в первый
