чужого ребенка. Но 'папа' на это пошел - а значит, тремя годами брака дело не ограничится, он будет продлевать его до тех пор, пока мама сама не захочет уйти или пока оба не умрут от старости.
Но любить жену - не то же самое, что любить ее ребенка, и я это чувствовал. Ответственность - да, но что помешало бы 'папе' отправить меня, к примеру, в интернат? Или что похуже - для моего же блага?..
Однако шли дни, ничего не происходило, и я понемногу успокоился.
Третий же запрет - насчет спальни - нарушился как бы сам по себе, без моего участия, и виновата в этом была мама.
* * *
Девчушка позвонила снова, и на этот раз дверь открылась. На нас дохнуло теплом, изнутри потек настоящий теплый ветер, и веселый человек в расстегнутом пиджаке поверх свитера приветливо спросил:
- Принесли?
Мы ошарашенно молчали, потом я первым пришел в себя, осторожно отодвинул за плечи свою хрупкую спутницу и объяснил:
- Мы ищем женщину - старушку. Ушла за продуктами и пропала. Думали, может, она у вас?
- У нас? - удивился веселый. - Нет. Уж кого-кого, а старушек сегодня не было. В больницу ходили?
- Вообще-то нет, - подала голос девушка. - А думаете, надо?
- Ну, а куда еще? - человек пожал плечами. - Я просто не знаю. Старушка... Какая она из себя-то, ваша старушка?
Девушка принялась описывать стандартные приметы: пальто, меховой воротник, платочек, валенки, но весельчак оборвал ее:
- Можете и к дознавателям сходить. Если уж кто-то знает, то они. Сходите, сходите... А я вас за других принял, - он хохотнул. - Бессонница доконала! - и дверь перед нами захлопнулась.
- К дознавателям... - медленно повторила девушка. - Пойдете со мной? Может, вам домой надо? - она кивнула на мой глаз. - Болит ведь, наверное?
Глаз совсем успокоился, и я начал забывать о нем. А вот ее хорошенькое личико интересовало меня все больше.
- Милая, тебя зовут-то как?
- Ох, правда. Даже не познакомились... Полина.
- Эрик, - я протянул ей свободную от свертка руку. - И давай со мной на 'ты'. Знаешь, я ведь теперь инвалид. Глаза - нет! На проволоку напоролся.
- Вы так легко об этом говорите!
- А как мне? Глаз-то обратно не вырастет. Завтра на комиссию запишусь, зеленую карточку мне дадут...
- Пособие, - кивнула Полина.
- Да, пособие. Целый день на кровати валяться буду и книги читать.
- Со скуки же помрете! - она фыркнула. - Слушайте, а вы не боитесь дознавателей? Я боюсь.
- Да нет, чего мне их бояться? Мой отец был дознавателем... А в автобусе я буду бесплатно ездить, представь, куда хочу - и бесплатно.
- Угу, - тема инвалидности Полину, похоже, мало интересовала. - А что им говорить? Они же спросят: почему к нам пришла?
- Скажи, как есть: так и так, пропала бабушка, - я взял ее под руку и повел к темной махине Управления Дознания, - пошла за сахаром и не вернулась. Они сами разберутся. А тебе никогда не хотелось иметь зеленую карточку?
Полина раздула ноздри с чуть заметным раздражением:
- Нет, никогда. Что хорошего? Смотрят, как на неполноценную... А вам, похоже, хочется.
- Может, будешь меня все-таки на 'ты' называть?.. Ну, хочется, да. И пускай себе смотрят! Когда я еще мальчишкой был, мой отец хотел мне такую сделать, да мама не позволила.
Мы поднялись по широким каменным ступеням, припорошенным лишь тонким сегодняшним снегом, без наледи, которую кто-то, должно быть, тщательно счищал каждое утро. Машинально я вытер ноги о решетку перед входом, то же самое сделала и Полина, и мы вошли беспрепятственно в полутемный гулкий вестибюль.
Учреждение, кажется, и не думало закрываться. 'Папа' говорил мне, что здесь есть отделы, которые работают даже ночью, а уж вечером (часы в вестибюле показывали начало десятого) вообще половина кабинетов открыта. Правда, не для посетителей, но в экстренных случаях все-таки можно прийти и после законных шести часов.
На нас из стеклянной будки глянул дежурный, молодой гладкий парень в новенькой темно-синей форме и такой же фуражке:
- По какому делу?
- Видите ли, - Полина шагнула к нему, умоляюще складывая перед грудью руки, - пропал человек, моя соседка. Ушла за сахаром, и нигде ее нет. Везде искали. Она старая, семьдесят шесть уже - может, заблудилась?..
- В больнице были? - дежурный снял трубку черного телефона. - Алло, третий, это нижний пост. Есть кто свободный? Пришли двое заявлять о пропаже... старушка, соседка, семьдесят шесть лет. Так. Угу. Есть, запросим. Если не поступала, пропускаю к Голесу. Есть! - он два раза со звоном ткнул рычаги. - Коммутатор, город... - сверился с какой-то таблицей, - ... двадцать шесть - двадцать три, больница. Жду.
Мы молчали, переминаясь. В пальто стало жарко, и я расстегнулся, озираясь кругом. Никогда раньше мне не доводилось тут бывать, несмотря на родителей. 'Отец' не слишком-то одобрял манеру сослуживцев приводить на службу детей и не делал этого сам.
- Алло, больница? - дежурный мимолетно глянул на нас. - Управление беспокоит. Тут к вам... - он жестом поманил Полину, спросил шепотом: 'Номер социальной карточки знаете? Или хоть фамилию?', и девушка ответила: 'Зовут Анна...', - ... тут к вам не поступала сегодня вечером женщина семидесяти шести лет, по имени Анна? Ну, давайте, смотрите... Что? Мужчина с травмой глаза, - короткий взгляд на меня, - и роженица? И все?.. Плохо. Если привезут женщину, о которой я говорил, сразу сообщите.
Полина горестно вздохнула. Дежурный положил трубку и протянул твердую сухую руку:
- Карточки ваши давайте. Пройдете к дознавателю Голесу в комнату 189, это на втором этаже. Верхнюю одежду и сверток сдать в гардероб, металлические предметы оставить здесь.
Гардероб нашелся в дальнем конце вестибюля, там нам выдали взамен вещей большие черные номерки и долго ворчали вслед, что на моем пальто нет вешалки.
Полина снова шла впереди меня, и я разглядывал единственным глазом ее тонкую фигурку в узкой юбке и серой вязаной кофте. Сапоги по контрасту казались просто гигантскими, и между ними и подолом юбки мелькали серые чулки в сеточку. Это сразу напомнило мне бывшую жену, Хилю, которая тоже обожала всякие сеточки и постоянно выставляла напоказ круглые коленки, обтянутые ажурными чулочками. Воспоминание было болезненным.
Кабинет номер 189 встретил нас приоткрытой дверью и густым запахом кофе. За 'Т' - образным столом, помешивая ложкой в чашке, сидел маленький, толстый, весь лоснящийся человечек в костюме и листал бумаги, низко наклонив голову с отсвечивающей круглой плешью. У него было доброе лицо, сплошь состоящее из мягких выпуклостей, и безвольный красный рот с узкой полоской рыжеватых усиков, будто приклеенных к верхней губе.
- Ко мне? - бодро вынырнув из вороха документов, спросил человечек и улыбнулся нам. - А-а, по поводу старушки.
Мы вошли. Полина сразу протянула пропуска, и я заметил, что руки у нее чуть подрагивают.
- Отлично, - дознаватель Голес кивнул нам на жесткие стулья, стоящие по обеим сторонам ножки буквы 'Т'. - Садитесь и рассказывайте.
Девушка заговорила, а я сидел, разглядывая кабинет, и думал о том, что завтра нужно будет встать в пять часов утра (а лучше и вовсе не ложиться, чтобы не проспать) и занять очередь в санчасти. Там есть окошко с табличкой: 'Запись на медицинскую комиссию'. Всем записавшимся дают специальный талончик,
