Я пожала плечами, выдавая свою полную неосведомленность по поводу планов «придурка». Его странные поступки вообще выглядели ненормальными и непредсказуемыми.
— Вы хотя бы понимаете, что, не будь вас на этом свете, всем было бы лучше? — орал тем временем вконец разошедшийся «придурок». — Моей бабушке всю жизнь отравили, а теперь за нас взялись? Появились, не замедлили, когда наследство замаячило? Так заберите его и валите, только не мешайте мне жить так, как мне хочется!
Интересно, подумала я. Он серьезно собирается отдать наследство? Что-то верится с трудом… Как же тогда он будет жить так, как ему хочется?
То ли у меня затруднены мыслительные процессы, то ли он ведет какую-то не совсем понятную игру, или третий вариант, который тоже вполне возможен, — мы имеем дело с шизофреником! И это меня, признаться, очень напрягает — поскольку с такими я еще дела не имела и совершенно не представляла себе, как с ними обращаться?! Конечно, мне крупно пока везло — дожила до двадцати трех лет спокойно и первый раз удосужилась встретиться с психом! Можно даже загадать желание… Оно напрашивалось само собой — больше никогда с психами не встречаться. Мне эти ребята никогда не нравились. Во-первых, не знаешь, как себя надо вести, а во-вторых, еще меньше знаешь, что они собираются сделать. Хотя о них и написаны целые трактаты, все-таки побудительные мотивы их странненьких действий остаются не очень ясны.
Воронов наконец-то еле слышно сказал:
— Послушайте, Володя, все, что вы делаете, может куда быстрее, чем вы думаете, привести вас в тюрьму или в психиатрическую лечебницу… Там вы вряд ли будете иметь возможность делать то, что вам хочется. Вы со мной не согласны?
Ага, значит, и его одолели сомнения в умственных способностях нашего мальчика!
Мальчик же рассвирепел:
— Ты меня что, дебилом считаешь? Да?
Кажется, Воронов сдуру сообщил, что именно так все дело и обстоит. Теперь я засомневалась и в его умственной полноценности. Ну, Сашка, кажется, ты влипла по первое число! Сидят в домике два полудурка, и тебе надо одного из них подвергнуть аресту, а второго выругать последними словами за неординарность мышления!
Вдруг раздался звук удара, потом Володя отвратительно выругался и проорал:
— Я тебя научу уважать Потоцких, козел!
— Послушай, — проговорил Воронов, — но ведь и я тоже — Потоцкий? Ты об этом не задумывался?
Последовала немая сцена. Наверное, парень был немного оглушен свалившимся на него чистосердечным признанием.
— Кто ты? — пробормотал он. — Разве ты не Шлендорф?
— Нет, — спокойно ответил Воронов. — Моя мать была дочкой твоего дедушки. Она вышла замуж за Воронова… Поэтому у меня, уж прости, фамилия моих родителей.
Володя некоторое время молчал, обдумывая услышанное, а потом вдруг решительно сказал:
— А мне до фонаря, Шлендорф ты или Потоцкий. Одного поля ягода… Хотите лишить нас с Никитой наследства. Ничего у вас не получится…
Я поняла, что теперь мое промедление, простите за банальную цитату, «смерти подобно». Пенс даже не успел меня остановить.
Поскольку я молнией ринулась к двери, вышибла ее ногой, спасибо ветхости бедняги, и, уцепив обеими руками свою «газовую» подружку, влетела в комнату с криком:
— Всем на пол! Быстро! Иначе — стреляю!
Я все-таки зажмурилась, потому что услышала голос Воронова-Потоцкого:
— Са-не-чка! Девочка моя, поверьте, я бы с удовольствием лег на пол, как наш с вами друг, но… Я привязан к стулу.
Открыв глаза, я увидела, что Володя валяется на полу бездыханным, что меня ужасно напугало, а Воронов привязан детскими прыгалками к стулу.
— Я его убила? — в ужасе спросила я.
— Да нет, что вы, не думаю… Впрочем, посмотрите.
Я осторожно подошла к этому дурню Володе и, наклонившись, потрогала пульс.
Все в порядке. Он был жив. Просто рухнул в обморок, насмерть перепугавшись моего разъяренного вида.
Я облегченно вздохнула. Развязав Воронова, я перетянула прыгалками Володины руки и ноги и позвала Пенса.
— Пенс!
Он уже был на пороге и озирался, щурясь от света.
— Что?
— Надо довезти этого парня до Ларчика!
— У меня же машина, — робко заметил Воронов.
Тут уж я не стерпела. У меня и так настроение было паршивое и ужасно хотелось реветь, а он еще начал тут как ни в чем не бывало предлагать свою машину!
— Ах, вы столь любезны! Предлагаете машину! Не пора ли мне умереть от благодарности?
Он вытаращился на меня в полном недоумении.
— Какого черта вы играли в партизана? — поинтересовалась я. — Вы что, соображаете плохо? Вы же влипнуть могли по самые уши — и вылезти не смогли бы, так и остались бы в этом дерьме! Что бы вы тут делали, не обрати я внимания на этого Потоцкого? Я вообще сейчас могла бы сидеть дома, попивая кофе и читая Вийона в подлиннике! Вам было так трудно сообщить нам свою степень родства с Потоцким?
— Са-шень-ка! — воззвал ко мне Воронов, сложив руки, как перед алтарем.
— Да пошли вы! — кричала я. — Сашенька… Вы представляете, что из-за вас я могла бы выстрелить в человека?! Я бы его нечаянно убила, и что тогда?! Да вас за это Лариков пришибет, и правильно сделает, между прочим!
— Господи, Сашенька, да чем бы вы его убили? Газовым пистолетиком? У него-то, в отличие от вас, была отнюдь не такая безвредная игрушка…
Он достал из кармана Володиной куртки старинный револьвер.
— Наследство от Михаила Андреевича, — грустно усмехнулся он. — Знал бы он, как начнет распоряжаться им один из его потомков… Вы когда-нибудь слышали про вырождение рода, Сашенька? Взгляните на этого парнишку — и поймете, что это такое. Один из последних Потоцких-Карниловых. Господи, до чего жаль бедную Антонину Ивановну!
— Неужели он ее сам убил? — в ужасе посмотрела я на него.
— Нет, — покачал головой Воронов. — Бедная старушка просто попала под машину. Трагическая случайность, всего лишь. А потом появился Солнцев. Он был нанят Татьяной. Пытался выяснить что-то обо мне… В голове Володи он почему-то прочно связался со смертью. Наверное, из-за тонущего «Титаника», на котором погибают люди. Помните эту историю? Сначала он боялся, а потом странным образом идея смерти его захватила. И он решил попробовать смерть на вкус. Пришел к Татьяне Дорофеевой и выстрелил. Понимаете, Саша, ведь ему действительно не очень-то было нужно это наследство! Просто предлог. И вся эта дурацкая игра в покушения на его жизнь… Он ведь все это просто придумывал! И как убедительно… Я долго верил ему, всерьез опасаясь за его жизнь!
Он грустно усмехнулся и махнул рукой.
— Я только хотел узнать что-то о своем дедушке. Бабушка не могла простить ему измены, но я его понял. Он испытал большую любовь — разве что-то имеет большее значение? Было бы куда интереснее прочесть ее дневник, но, судя по рассказам Володи, его пропил приятель. А жаль…
— Да у меня ее дневник, — сказала я. — Так что радуйтесь. Только сначала его дочитаю я…
На полу слабо шевельнулся Володя. Он поднял на нас глаза и тихонько спросил:
— Где я?
Потом он все вспомнил и спросил нас:
