– Да… Получилось очень здорово! Там живут одни испанцы… Мы устроили массовое собрание, не выходя из дома! Да! – человек тихонько засмеялся. – Ты знаешь, Фернандо, они все будут с нами! Почва под Франко колеблется, уверяю тебя! Ты бы поглядел на них вчера… Там, в гостинице, живут не только республиканцы, там разный народ… И все были заодно! Но куда ты идешь так рано, Фернандо?
– В Префектуру, за удостоверением о праве на жительство.
– Бедняга! Помни, ждать нам остается куда меньше, чем мы ждали… Уверяю тебя! Иду спать, я еще дежурил ночью после собрания. Желаю счастья, Фернандо…
Фернандо спустился по лестнице и сел в метро.
Перед Префектурой было людно. Прежде чем углубиться под своды, Фернандо, чувствуя себя неловко в этой толпе, остановился на тротуаре. Начиная отсюда, каждый прохожий попадал под подозрение. Фернандо не знал, кто их подозревал и в чем… Каждый был на подозрении у каждого, каждый думал, что за ним следят, что он сам следит, что у него не может быть чиста совесть. Никогда Фернандо к этому не привыкнуть… «Этому»? Чему «этому?» Но разве не было вокруг него глаз, спин, лиц, которые следили за любым его движением? И затылок Фернандо и его плечи чувствовали, что того гляди на них опустится рука и огромная махина поглотит его… Машина была плохо склепана, не отвечала правилам безопасности, и стоило только сунуть в нее палец, чтобы она добралась до вашего сердца, до вашего мозга. И все-таки надо было войти.
Фернандо вошел в ворота и, остановившись, стал искать на развешанных по стенам громадных досках, где, как в оглавлении, были перечислены все отделы этого учреждения, на каком этаже, в каком коридоре находится тот, который ему нужен. Ага, вот… Во внутреннем дворе сомкнутыми рядами стояли полицейские машины. Фернандо отвернулся: слишком хорошо были знакомы ему эти машины – как их внутренность, так и наружный вид… На больших мемориальных досках из белого мрамора были перечислены имена полицейских, погибших «жертвами долга»… Странное выражение, хоть и ходячее: разве можно быть «жертвой» добродетели? К слову жертва напрашивается определение – невинная… Невинные жертвы долга! Как будто бы долг – это палач. Фернандо блуждал по квадратному двору. Камни окружали его со всех сторон, но над головой сияло небо, голубое зимнее небо. Пусть в этом направлении и нельзя было сбежать без посторонней помощи, все же небо есть небо. Сколько раз глядел вот так Фернандо на небо в тюрьме, в лагере… А в тот день, когда у человека будут собственные крылья, наверное, придумают что-нибудь такое, что и небо загородит решеткой.
Во дворе кишмя кишело, так же как и на улице. Что делают здесь все эти люди? Фернандо вошел в одну из дверей, лифт показался ему клеткой – он решил подняться пешком. Этаж, еще один… Ведь ему на четвертый? Широкая лестница, широкий коридор были почти пусты… Странно, обычно в отделах, где продлевают удостоверения о праве на жительство, бывает очередь. Особая очередь, состоящая из смуглых людей с курчавыми волосами: мужчин, одетых в мятые пиджаки, кожаные куртки, клетчатые рубашки, без галстуков, в сандалиях… женщин с золотыми кольцами в ушах, с локонами на голове… А здесь, в широком коридоре четвертого этажа, не было никого. Фернандо медленно продвигался между двустворчатыми дверьми, наглухо закрытыми, как в отелях, больницах, тюрьмах… Им не было конца. Пахло штемпельной краской. Наконец открытая дверь. Над ней надпись: «Зал ожидания». Фернандо вошел, одним взглядом окинул железные скамейки, расчертившие комнату черными полосами, на стене печатный список «присяжных переводчиков»… худой человек одиноко сидел в углу, три женщины сидели вместе – молодая тучная матрона и еще две. Они похожи на хозяйку публичного дома и двух ее подопечных… Фернандо подошел к окну, его всегда тянуло к выходу. Из окна были видны пристройки, где помещались отделы этого же учреждения. Узкий проход между двумя домами, а над ним соединяющий их воздушный мост. На всех этажах в окна видны были безостановочно стучавшие машинистки, и даже было слышно, как щелкают их машинки и звенят, передвигаясь, каретки. А надо всем простиралось небо, и в нем одиноко развевался сине-бело-красный флаг, как надпись: Франция. Немного сбоку, выступая за крышу Префектуры, над прекрасной старинной каменной стеной крупным планом на фоне голубого неба стояли спина к спине античные торсы в латах, безрукие, безногие, безголовые, изваянные из подернутого копотью светло-серого камня, того самого камня, из которого сделаны все скульптуры Парижа. Фернандо перевел взор в зал ожидания, и он показался ему еще более безобразным со своими тяжелыми железными скамейками, сделанными по образцу деревянных деревенских и отполированными дочерна теми, кто, сидя на них, ждал, ждет и будет ждать… Эти скамейки наводили на мысль о цепях, пытках, колодках, кандалах… Фернандо нерешительно сел на одну из них: он, наверное, попал не в тот отдел. В здании напротив, на другой стороне узкого прохода, машинистки, все повернутые лицом в одну сторону – чтобы свет падал слева, – стучали на своих машинках… В небе флаг… Свобода, Равенство и Братство… Фернандо встал, вышел в коридор, и ему сразу бросилась в глаза надпись на двери напротив: «Высылка. Действительная служба». Как мог он не заметить этого! Но такие же надписи были на всех дверях!… Высылка, действительная служба. Ему вовсе не хотелось здесь задерживаться. Но этот коридор никогда не кончится! Вот углубление… Клетка лифта за решеткой. Нет, это не выход. На клетке лифта криво повешенный картон гласил: «Лифт не работает»… А внизу было прибавлено еще что-то на другой бумаге… Фернандо подошел ближе: печатным шрифтом, вырезанным из какого-то циркуляра, было приписано: «во время беременности». «Лифт не работает во время беременности»… Фернандо улыбнулся: ну и весельчак тот, кому пришло в голову пошутить в таком месте. Значит, не все еще потеряно! Он продолжал свой путь. Некоторые люди, сидевшие вдоль стен, провожали его взглядом – наверное, это были шпики в штатском… Вот наконец площадка, громадная как зал, коридор впадал в нее, как в озеро, и выходил снова под прямым углом… Но Фернандо не обязан был следовать дальше по всем извилинам коридора, перед ним оказалась лестница. За большим столом что-то усердно строчил дежурный по этажу, не обращая никакого внимания на Фернандо, остановившегося у справочной доски этого этажа:
«Управление справок по игорным учреждениям, иностранный отдел…»
«Браки иностранок с французами».
«Натурализация».
«Кочевники».
«Персонал посольств и консульств».
«Почтовые голуби».
«Репатриация неимущих».
«Восстановление во французском гражданстве».
Все это не имело никакого отношения к Фернандо, ему нечего было здесь делать. Ни игорные дома… Ни браки, поскольку он не был французом… Он не требовал натурализации, он – испанец, испанцем и останется. Кочевник? Возможно, если этим займется действительная служба высылки… Нет, он не принадлежал ни к посольству, ни к консульству Франко. А! Почтовые голуби… Какое они имеют сюда отношение? Может быть, их арестовывают, чтобы им не повадно было передавать секретные сведения, шпионить? А дальше? Неимущие… восстановление… Фернандо, несомненно, ошибся, и ему следовало спуститься во двор и начать все сначала.
После полутьмы длинного коридора Фернандо с удовольствием вышел на свет, и движение толпы и даже вид черных машин были ему приятны. У входа, под сводами, он снова стал изучать указатель: лестница… этаж… отдел…
– Signor![78] – раздался рядом с ним голос. – Мосье…
Фернандо обернулся и увидел обращенный к нему взор, черный, горящий; огромные глаза, как бы покрытые лаком от слез. Глаза немножко косили, может быть, от этого казались они такими трогательными? Молодой паренек, почти ребенок, в берете, в светлом непромокаемом пальтишке. Губы его посинели от холода, потерявшие от худобы детскую округлость щеки были бледны.
– Signor! – умоляюще повторил мальчик и с сильным иностранным акцентом продолжал по-французски: – Я не знаю, как заполнить бумагу… Мне ее дали наверху… Я испортил бумагу и боюсь возвращаться… Дадут ли мне другую?… Если я ошибусь опять… Не можете ли вы мне ее заполнить?
Он протянул Фернандо желтый лист.
– Успокойся, – сказал Фернандо, – ты можешь, ничего не спрашивая, взять сколько хочешь таких листков прямо на столе.
– Вы не можете мне ее заполнить, мосье?
– Ну конечно… Но здесь неудобно, к тому же и холодно. Ну-ну, не расстраивайся! Мы пойдем в кафе рядом, выпьем горячего грога, и я сделаю тебе черновик на этом листке. А потом ты поднимешься вместе со мной и аккуратно перепишешь все на другой листок… Чего ты плачешь?
– Я раньше хорошо писал, signor, но теперь у меня болит рука…
