уйдешь… Ботинки эти она купила как раз потому, что сломала каблук своих туфель. Мы еще вместе с ней ходили в магазин выбирать, она туфли из ремонта забрать никак не может, из ботинок этих не вылезает. На всякий случай, я заглянула на Маринину полочку для обуви — все на месте. Я вышла в коридор с ботинком в руках и попыталась еще раз убедить милиционеров в том, что все гораздо сложнее, чем им кажется. Они не стали меня слушать и удалились, опросив жильцов квартиры, соседей по лестничной клетке. Никто ничего не видел и не слышал.
— Вот видите, девушка, — обратился ко мне милиционер, — если бы вашу подругу «выносили» из квартиры, кто-нибудь обязательно бы увидел.
— Это вряд ли, если только этот кто-то не умеет смотреть сквозь стены, — огрызнулась я. — Тут еще есть черный ход.
— Нету, — спокойно произнес участковый, — я давно уже дворникам велел забить все черные ходы.
Я вышла из квартиры, спустилась под лестницу и толкнула дверь, она послушно распахнулась. Рейка, которой была «забита» дверь, болталась на одном-единственном ржавом гвозде. На грязном полу виднелось множество отпечатков. Жильцы активно пользовались черным ходом, так что установить, проходил тут похититель или нет, возможности не было.
— Вот, полюбуйтесь на вашу забитую дверь, — сказала я, размахивая перед носом участкового рейкой. — Она открыта, и каждый, понимаете, каждый может уйти и прийти незамеченным, с чем угодно. Хоть со слоном…
— Ольга Юрьевна, кажется?.. — обратился ко мне милиционер, изучавший мое удостоверение. — Если вы считаете, что ваша подруга похищена, идите в отделение, делайте заявление, все как положено. До свидания.
Милиционеры ушли, а я осталась. Ужасно хотелось плакать и ругаться одновременно. Плакать от бессилия и ругаться из-за него же. Я села в кухне за Маринкин столик, покрытый разноцветной нарядной клеенкой. Старушки-соседки подтянулись туда же. Варвара Никитична, комната которой тоже была вскрыта злоумышленниками, тяжело вздохнув, произнесла:
— Ничего не понимаю, Оленька. Зачем им моя комната во второй раз понадобилась? У меня и взять нечего, от пенсии до пенсии живу. У Маришки хоть вещи какие ценные, а я им на что сдалась?
— Варвара Никитична, а у вас в прошлый раз что-нибудь украли? — спросила я.
— Да ничего не украли, ничего не пропало…
Тут я вспомнила, что Марина давала ей адрес Вассермана.
— Варвара Никитична, вам Марина давала адрес мастера, вы хотели реставрировать что-то… Вы у него были?
— Была, была… Иконку я ему носила, она мне в наследство досталась, давно уже. Совсем черная стала, лика не видно, трещина как раз посередке пошла. Я как-то посетовала, что сама плохо вижу и вещь красоту теряет, а Мариша мне адресочек написала. Я к мастеру сходила…
— Сделал? — поинтересовалась я для поддержания разговора.
— Какое там! Раскудахтался, откуда, мол, у вас такое чудо? Ему цены нет… Я на себя смелости не возьму. Вам нужно… Слово такое мудреное назвал, как его, а… экспертизу сделать. Цену набивал, хотел, чтоб я за работу много заплатила. А откуда у меня деньги? Пенсия, она не резиновая. Ну, я иконочку взяла и домой.
Я напряглась, ловя каждое слово Варвары Никитичны. Неужели все сводится к банальному ограблению…
— А икона эта у вас, на месте? — спросила я. — Ее не украли?
— Нет, — усмехнулась Морозова. — Кому она нужна? Это для меня она как память… Я ее Лукичу, столяру отдала. Он обещал починить, клей у него какой-то есть хороший.
— Скажите, а первый раз, ну, когда на Марину напали, где икона ваша была?
— Икона? Так у этого Вассермана и была.
Да, ничего не сходится. При чем тут Маринка и Вассерман? Ни при чем. Однако Вассерман специалист в своем деле, ошибиться не мог, икона представляет какую-то ценность. Надо бы узнать.
— Варвара Никитична, можно я икону эту посмотрю? — попросила я. — У меня друг занимается иконами, он вам ее бесплатно сделает.
— Оленька, да зачем тебе возиться с ней?.. Ну, если бесплатно… Пойдем, у Лукича мастерская в соседнем дворе, возьмешь.
Лукич оказался старым дедком с красным носом и веселыми глазами. Его мастерская занимала бывшую лифтерную в соседнем доме. Там стоял станок, верстак, пахло свежими стружками, столярным клеем.
— Никитична, заходь, заходь, — обрадовался старик нашему приходу. — Клиентку привела? Что будем ставить? Рамы новые, балкон стеклить или меблю ремонтировать?..
— Да нет, Лукич, я за иконкой своей пришла, хочу вот племяннице, — Варвара Никитична подмигнула мне, — отдать на хранение. Слыхал, опять к нам залазили… Лезут и лезут, черти окаянные. Топчут. Брать нечего, а они все равно…
Лукич оглянулся в поисках иконы и махнул рукой на тумбочку, стоящую в углу каморки:
— У меня еще руки не дошли, ты уж извини. Вон она, в тряпицу завернута, в тумбочке лежит. А может, племянница закажет чего-нибудь, я по-родственному недорого возьму. Как сейчас говорят, со скидкой и в кредит, — хохотнул дедок.
— Да нет, спасибо, мне не нужно пока ничего, — ответила я.
— Дома-то небось пластик везде, куда ни плюнь, всюду «европласт» этот. Вот от того и бардак у нас везде, что кругом одна синтетика. Молодежь хилая, работать не хочут, ребенков рожать не могут, — ворчливо произнес дедок. — Вот у тебя сколько детей? — поинтересовался он.
— Ни одного пока, — смутившись, ответила я.
— Вот! — Лукич поднял палец к потолку. — А все потому, что от природы оторвались. Скоро одни старики останутся…
Варвара Никитична достала икону и протянула мне:
— На деточка, вот. А ты, Лукич, чего-то сегодня ворчишь много, опять с супругой поругался?
Дедок улыбнулся:
— А у нас жизнь такая веселая. Милые бранятся, только тешатся. Ну, бывайте, а ты, красавица, заходи ко мне, я тебе такую детскую кроватку смастерю, что сразу же ребеночка родить захочешь.
Мы попрощались и вышли от Лукича. Мне не терпелось взглянуть на икону, но было неудобно перед старушкой. Все же реликвия. Если честно, вся эта история с иконой была только способом отвлечься от исчезновения Марины. Своего рода успокоительным лекарством. Необходимо было чем-то заняться.
Уходя, я попросила у Варвары Никитишны приглашение из собеса. Человек, приславший им приглашение, легко освободил квартиру от свидетелей. Наверняка он их знал. Фамилии, имена, отчества старушек были написаны правильно. Откуда ему или им было знать, что Марина сегодня задержится? Я повертела в руках узкий листок плотной белой бумаги. Основной текст напечатан на компьютере, фамилии и имена-отчества вписаны рукой. Наведаюсь в собес, может быть, мне там разъяснят, в чем дело.
В собесе было полно народу, пенсионеры, малоимущие, мамаши стояли в длинных очередях. Ни одного стула в узких коридорах, ни одной открытой форточки или приоткрытого окна. Душно. Люди нервничали, были возбуждены. На любого подходящего к двери они смотрели как на потенциального врага, желающего просочиться без очереди.
Мне пришлось вступить в перепалку с моложавой пенсионеркой лет пятидесяти пяти. Она, вероятно, осуществляла надзор за порядком в очереди. Я приблизилась к двери с табличкой: «Дежурный инспектор по пенсионным вопросам», но тут же была остановлена бдительной дамой:
— Куда прешь без очереди? — гаркнула дама так, что стоящая возле меня пожилая женщина вздрогнула.
— У меня со слухом все в порядке, кричать не надо, тем более тыкать, — спокойно произнесла я, доставая красную книжечку, не раз выручавшую меня в трудных ситуациях.
Дама на секунду потеряла бдительность, я рванула дверь на себя и оказалась в кабинете. Палас на полу, цветы на окнах, веселенькие шторы, кофейный столик в углу. Четыре стола с компьютерами. Только
