Васильев не стал отвечать на мой вопрос. Тем временем мы подъехали к парку, старший лейтенант что-то тихо сказал, по-видимому, по рации сообщил о нашем прибытии.
Проезжая по плохо освещенным аллеям, я заметила гуляющий народ. Интересно, это милиционеры или на самом деле рядовые граждане совершают вечерний моцион? Я подъехала к развалинам на десять минут раньше назначенного времени. Сердце бешено колотилось, я заглушила мотор, выключила свет в салоне, нащупала сверток с картиной и открыла дверь машины. Тишина. В этом отдаленном уголке парка не было ни одного фонаря.
Темно, тихо. Гуляющие сюда не забредали, слишком недобрая слава была у этих самых развалин, несмотря на их живописность. Пару раз тут находили неопознанные трупы, одно время это местечко облюбовали наркоманы, потом сатанисты… Прогуливаться здесь даже в дневное, а тем более в ночное время могли только ненормальные или особо отчаянные. Я бы никогда здесь не появилась, если бы не нужда.
Я выбралась из машины, осторожно ступая по траве, стараясь не споткнуться о торчащие из земли валуны и остатки фундамента. Тишина, как на кладбище. Луна, освещающая развалины, придавала им еще более жуткий вид. Декорация для фильма ужасов. Я напрягла слух в надежде услышать какие-нибудь звуки, почувствовать присутствие Васильева. Ничего. Однако мысль, что рядом со мной в этой непроглядной темноте есть защитник, придала мне уверенности.
Я прошла сквозь проем, там, где когда-то были двери.
Лестница, ведущая наверх, давно была разрушена, собственно, как и второй этаж. Но мне не туда, мне в подвал. В свете луны блеснул черный провал подвала, показалась лестница, ведущая вниз. Я, держась руками за холодную шершавую стену, осторожно спустилась. Под ногами поскрипывало битое стекло, я больно стукнулась ногой о какой-то ящик. Мне все время казалось, что за мной кто-то пристально наблюдает, смотрит мне в затылок и сейчас выстрелит. Моя рука потянулась в карман за газовым баллончиком.
Вдруг рядом мелькнула какая-то тень, я вскрикнула, уронила баллончик на пол и услышала в ответ совершенно мирный звук: «Мяу!»
Тьфу ты, черт! Кошка, обыкновенная кошка. Я двинулась на свет крохотного окошка. Так, где этот дурацкий ящик, на который я должна положить картину? Ага, вот он, я нащупала его в темноте ногой.
Пристроила сверток и сказала в темноту, неизвестно кому:
— Я положила, как договаривались.
Тем же путем я выбралась из подвала и со всех ног кинулась к аттракционам. Я бежала так, как бегала в студенческие годы на всякого рода спартакиадах за честь альма-матер.
Аттракционы, конечно же, не работали. Я бежала туда в надежде, что увижу Марину и Рому. На скамейке у чертова колеса кто-то сидел, я бросилась туда с криком:
— Марина, Рома!..
Добежав до скамейки, я поняла, что ошиблась. На лавке сидели два бомжа, которые укладывались на ночлег, расстилая старые газеты. Мои дикие крики всполошили их.
Я начала бегать от одной карусели к другой, размазывая слезы по щекам, понимая, что моих друзей здесь нет и не могло быть. Не знаю, сколько бы я так бегала по аллеям, если бы кто-то не взял меня за плечи и не отвел к милицейской машине.
— Ольга Юрьевна, успокойтесь, возьмите себя в руки, — произнес Васильев, заставляя меня выпить воды.
Я покорно взяла пластмассовый стаканчик из его рук и выпила противную теплую воду, отдающую бензином.
Возле милицейского «газика» стояла машина «Скорой помощи». Я оглянулась, ища глазами, для кого вызван врач. Только потом до меня дошло, что врача, вероятно, вызвали для меня. Через пару минут это стало окончательно ясно.
Молодой доктор в чистом, на удивление, халате, источал жизнерадостность и здоровье. На его щеках играл молодой румянец, с лица не сходила улыбка. Он вышел из «Скорой помощи» с чемоданчиком и направился прямо ко мне.
— Сейчас уколемся, и порядок, будете у нас как новенькая, — произнес он, закатывая рукав моего пиджака.
Меня почему-то разозлили его говорливость, румяность и веселость. Я отдернула руку.
— Не нужны мне ваши уколы, я не хочу быть спокойной, — резко бросила я. — Я не истеричка, успокаивать меня всякой отравой не нужно.
Доктор перестал улыбаться и растерянно взглянул на сидевшего рядом со мной Васильева, спрашивая взглядом, что делать. Но я уже не обращала внимания на него.
— Вы, надо полагать, никого в подвале не нашли? — спросила я, глядя Васильеву в глаза.
Тот развел руками, увы, мол.
— Ну, разумеется, ваши сотруднички небось столько шуму подняли в парке, что все разбежались.
Васильев даже не пытался оправдываться.
Тут я вспомнила о картине, и у меня похолодело все внутри. Если дружки Когана пробрались в подвал, то картину уже везут к нему. Одна консультация — и выяснится, что это совсем не то. Бедная Марина, бедный Ромка!
Все мои чувства отразились на лице, и Васильев, вероятно, понял, что меня испугало.
— Не беспокойтесь, Ольга Юрьевна, картину мы успели взять, так что бандиты по-прежнему в вас заинтересованы, — попытался он утешить меня.
Я криво улыбнулась. Надо же, какая радость, беспокоиться совершенно незачем. Все в порядке, я нужна бандитам.
— На сегодня, я полагаю, все закончено? — поинтересовалась я. — Я очень устала, хотелось бы отдохнуть.
— Конечно-конечно, мы вас сейчас домой отвезем, вам в таком состоянии самой за руль никак нельзя. Хотите на вашей, хотите на нашей.
Садиться за руль самой в данный момент было бы подвигом камикадзе. Я согласилась, чтобы Васильев отвез меня на моей машине. Подъехать к подъезду собственного дома в милицейском «газике» мне не очень улыбалось. Хоть время позднее, многие соседи еще во дворе. Кто-то выгуливает собаку, кто-то убивает бессонницу.
Уже в машине я набрала номер редакции, где все еще сидели Виктор и Кряжимский, и коротко рассказала о событиях вечера. Новости были неутешительные.
Васильев подрулил к подъезду моего дома, открыл дверцу машины и подал мне руку. Все это я заметила машинально. Затем он прошел вперед и придержал подъездную дверь. В подъезде, как всегда, было темно. Сколько раз я сама вкручивала лампочку на первом этаже, сколько раз просила соседей. Все безрезультатно, лампочки исчезали с завидной регулярностью. Уже и мазали лампочки краской, чтобы в квартире невозможно было повесить, и надевали железный колпак на нее. Все без толку, будто в черную дыру.
— Спасибо, до свидания, — произнесла я, поднимаясь к лифту.
— Нет, давайте я вас до квартиры провожу, мне так спокойнее, — сказал он, поднимаясь вслед за мной.
— Не надо, меня тут каждая собака знает, ничего со мной не сделается. Терпеть не могу, когда меня провожают до двери. Напоить вас кофе сейчас я не в состоянии…
Здравый смысл подсказывал, что Васильев прав, но мне так хотелось побыть одной, а главное — повыть в голос. Я чувствовала, что слезы, то и дело подкатывавшие к горлу, пока мы ехали в машине, вот- вот прорвутся наружу. Мне почему-то не хотелось, чтобы он видел, как я плачу.
Васильев хмыкнул, ожидая продолжения моих слов, но я молчала.
— Ладно, поднимайтесь, я пока тут постою. Войдете в квартиру, крикните.
Я быстро поднялась на свой этаж, достала ключи из сумочки и открыла дверь. В прихожей было темно.
— Ольга Юрьевна, все в порядке? — раздался голос снизу.
Я выглянула из квартиры и ответила:
