всегда «на грани». Им не угрожает ни однообразный труд, ни увлечение светской мишурой, ибо оба они достаточно сильны, чтобы взяться за оружие и бороться с любыми трудностями. Они будут страдать от ран, но залечивание этих ран будет приносить им удовлетворение, вот как сейчас. Как всегда.
— Просто не могу поверить, как мне повезло, — говорил между тем Питер. — Не могу поверить, что я успел вовремя. Мы были на волосок от катастрофы. — Он показал на пальцах, как близко они находились к трагедии.
— Я знаю, — сказала Криста, вздрогнув. — Лучше не будем вспоминать об этом.
Но ей чудились захлопывающиеся двери, крохотная камера, грубые сокамерницы, душераздирающая тоска по свободе. Это погубило бы ее душу. Пожалуй, как никто другой, она не смогла бы перенести тюрьму. На этой свободной земле так много людей, которые тратят свои жизни на тайную войну против свободы. Они выстраивают свои собственные тюрьмы — закладные, нелюбимые жены, нежеланные дети, осточертевшая работа, — а между тем время уходит, и их ждет могила, где они впервые обретут свободу. Криста никогда не была такой. Она всегда сама избирала свой путь, определяла свои действия, свои мнения, свои слова. Они могли не нравиться миру, но ему приходилось проглотить их. Когда для нее прозвучит последняя труба, она, по крайней мере, будет настороже, чтобы услышать ее. Она живет полноценной жизнью, а не умирает каждый день, но тюрьму она никогда не пережила бы. Она смотрела на Питера, на свое будущее, на отца своего ребенка, который — она это точно знала — зародился в ней, и в этот момент видела в нем своего спасителя. Питер спас ее, и это так же верно, как то, что Христос умер, дабы спасти человечество. Ее взгляд сказал Питеру это.
— Я никогда не смогу отблагодарить тебя. Это было бы хуже смерти — оказаться в тюрьме за то, чего не делала. Существовать в окружении злых, глупых людей все эти бессмысленные дни, эта ярость, тоска… я не знаю… я просто…
— Дорогая, этого не случилось. И никогда не случится.
— Все позади, да? Действительно все кончено?
— Адвокаты в этом абсолютно уверены. Было вынесено официальное решение не предъявлять обвинения. Как они говорят, это решение принято на самом высоком уровне. Ты вне подозрений. И я вне подозрений. У них нет никаких доказательств; кроме того, я думаю, они просто поверили нам.
— У них нет доказательств и против Моны.
— Она была пешкой. Она признала, что Росетти просил ее внедриться в твое агентство. Помимо этого, она ничего не знает. Она без конца болтала, буйствовала. Можешь себе представить Мону в подобной ситуации. Мне стало даже жалко этих ребят из Отдела по борьбе с наркотиками.
— Но если они поверили нам, то это значит, что Росетти и Браддок виновны. Они возбудят против них дело?
— Такое обвинение не выдержит и нескольких минут в суде. Браддок не был в Мексике последние пять лет. Он клянется, что не имеет ко всему этому никакого отношения. То же самое Росетти. Против него нет никаких доказательств. Нет свидетелей. Ничего!
— Значит, он вывернется. Вот дерьмо! Вот подонок!
— И Мэри тоже, — вздохнул Питер. — Я просто не могу в это поверить. Я всегда говорил, что нельзя до конца познать людей, но, очевидно, я полагал, будто мне-то в них кое-что понятно. Это все равно как обнаружить, что няня, ухаживающая за детьми, — на самом деле серийная убийца. Я хочу сказать, Мэри… забавная, озорная, безобидная Мэри с ее острым язычком и ее пессимизмом! Я готов был присягнуть, что за ее жесткой внешностью скрывается мягкость. А выяснилось, что она — сплошная злоба.
— Да, она вдвойне виновата, но я не испытываю к ней ненависти. Мне ее только жаль. Должно быть, она больна. Она, безусловно, психически больна.
— Чепуха! Любое преступление психиатры готовы объяснить болезнью. Она жестокая женщина, Криста. Только действительно плохой человек может совершить то, что сделала она. Этому не может быть извинений. Она заслуживает наказания, а не лечения. Она понимает только одно — силу.
Криста кивнула.
— Может, ты и прав. Что ж, сила ее по-прежнему при ней, и она заявляет, что использует ее против нас. Против всех нас. Она не отступится. Она будет обстреливать нас юридическими ракетами до тех пор, пока ей это не надоест или она не умрет. Нам будет очень трудно остаться на плаву.
— Она не сможет тронуть тебя, когда ты станешь моей женой.
— Дорогой, я не могу быть только твоей женой. Я должна быть и самой собой. Не забывай, что я деловая женщина. Ты должен об этом помнить.
Питер грустно улыбнулся. Уж об этом он помнил. «XX век» и Льюис Хеллер! Бог мой! Но, с другой стороны, два с половиной миллиона долларов! Это очень большие деньги. Он может купить катер длиной в шестьдесят три фута, и они с Кристой смогут ходить на нем на безлюдные острова и любить там друг друга до самозабвения. Он уже становится в чем-то похожим на нее. Станет ли она хоть немножко похожей на него?
— Может, мне следует поехать и поговорить с Мэри? Сказать ей, что нам все известно. Припугнуть ее, — предложил он.
— Забудь об этом. Она рассмеется тебе в лицо. Она знает, что мы ничего не можем доказать. Она только укрепится в своей решимости уничтожить нас, если это возможно.
— Ты можешь поверить, что кто-то способен рискнуть всем из-за навязчивой идеи, из-за наваждения? — спросил Питер.
— В некотором смысле ты делаешь это каждый день, всю свою жизнь, за пишущей машинкой, — сказала Криста. — Ты рисковал ради меня. Встречать девушку, имеющую при себе пакет героина, на глазах у пары полицейских — это большой риск. Ты сделал это из-за наваждения?
— От любви.
— А есть разница?
— Мы могли бы поспорить по этому вопросу.
— М-м-м! Давай! Тогда нас ожидает еще одна такая ночь, как вчерашняя.
Питер шагнул к ней. Секретарши не будет еще по крайней мере минут десять.
Звонок в дверь остановил его.
— Звонок спас меня, — заметила Криста с хрипловатым смешком.
Теперь в их распоряжении будет много времени. В течение многих лет они смогут заниматься любовью. Однако было бы так приятно начать это сейчас, в эту секунду, в ее офисе…
Криста отбросила эти мысли и открыла дверь.
На пороге стояли Лайза и Роб, словно зеркальное отражение двух любовников, уже находившихся в комнате.
— Привет вам! Бог мой, вы оба выглядите совершенно фантастически! Неужели нет законов против таких парочек, как вы?
Лайза и Роб прошли в комнату, внеся с собой атмосферу пьянящего томления, какая всегда окружает юных любовников. Они рассеянно дотрагивались друг до друга, касались одежды, временами прислонялись головой к плечу, чуть задевали друг друга бедрами. Вот они уселись на диван — тела их не переплетались, но выглядели они как единое существо.
— Сейчас принесут завтрак, — сообщила Криста.
— Замечательно, — отозвался Роб. — Я та-акой голодный!
Лайза улыбнулась ему, как улыбается мать, гордясь своим необыкновенным ребенком. Это же просто гениально, что он проголодался! И как мило он это сказал! Разве он не самый лучший на свете?
— Привет, Питер, — сказала Лайза. — Вы вчера проделали потрясающую вещь. Вы спасли нас всех, не только Кристу. Роб и я, мы никогда не забудем этого.
— Да-да, — подтвердил Роб. — Это было…
— Боюсь, что касается бизнеса, то мы попали в переделку, — поспешно заговорила Криста. Лучше, если она выложит все немедленно. Она уже изложила Лайзе подробности происшедшего, включая роль, которую сыграла в заговоре Мэри. Но Криста не упоминала об угрозе Мэри уничтожить их в финансовом смысле. Криста не знала, как много рассказал Лайзе Роб.
— Что ты имеешь в виду, какая переделка? — быстро отреагировала Лайза.
— Не знаю, говорил ли тебе Роб, но Мэри заявила, что приложит все свои силы, чтобы не дать нам
