Лайза посмотрела на него в совершенном изумлении, словно ее ударили пыльным мешком по голове. Роб понял, что со своим предложением угодил на совершенно девственную территорию в душе девушки, которая вряд ли помнит, что такое девственность. Он взял ее за руки, и она позволила ему это сделать, но на лице у нее появилось странное выражение. Роб опустился на колени в траву, и она опустилась рядом с ним, ее черное коротенькое платье задралось, обнажив загорелые ноги.
— На самом деле я не…
Он закрыл глаза и перестал ее видеть. Он держал ее руки крепко, стараясь перелить в нее силу своей веры, поддержать ее, помочь ей преодолеть этот момент, укрепить ее.
— О Боже, чью безграничную мудрость не дано постичь умом, будь милосерден к Лайзе. Помоги ей увидеть, что ее трагедия — это часть твоего Божественного замысла, и внуши ей желание научиться любить тебя. Сделай ее сильной, о Боже, в испытании, которое выпало сейчас на ее долю, и помоги ей осознать, что те, кого она любит, обрели вечный покой и спасение в руках Иисусовых.
Лайза почувствовала комок в горле. Ну и ну! Невероятно! Этот парень достал ее своей неподдельной искренностью.
Она не отняла свои руки, когда он закончил молиться.
— Замечательно! — сказала она, глядя в его широко открытые глаза. — Я хочу сказать, откуда ты берешь такие слова?
Теперь он смутился.
— Они просто приходят, — ответил Роб.
Это было правдой. Слова эти приходили сами собой. От Бога. Неизвестно откуда. Он чувствовал, как сердце стучит у него в груди. Бог разговаривал с ним, и он говорил с Богом. Он был благодарен Всемогущему и девушке за то, что она дала ему стать ближе к Создателю. Роб начал вставать, но она придержала его. Его руки, которые завладели ее руками, теперь сами оказались в плену. Религиозный момент кончился, приходил черед другому моменту. Как-то так получилось, что эмоции, пронизавшие их обоих ощущением благочестия, перелились в звенящее чувство человеческой близости.
В ее глазах стояли слезы. В его сердце была любовь. Он обожал Бога, а здесь, перед ним, прекраснее, чем сама природа, было страдающее создание Божие. Она — его творение. Любя Бога, он должен любить и ее.
— Иди сюда, ближе, — прошептала она.
Он как во сне склонился над ней, привлекаемый ее руками, зачарованный магнетизмом ее полураскрывшихся губ, ее нежным приказом.
Их лица в слабеющем вечернем свете приблизились друг к другу. У нее за спиной закат зажег кроваво-красным небо, пальмы стояли как ноты в некоей симфонии прекрасного. Его взгляд блуждал по ее лицу, впитывая ее красоту. Роб вдыхал ее сладкий запах, чувствовал на своей щеке ее теплое дыхание, и он отодвинулся, чтобы продлить этот момент, который был уже близок к таинству.
Лайза поднесла его руки к их лицам, словно для молитвы, и поверх них прикоснулась губами к его губам. Она обдала его своим дыханием, ее рот трепетал, приближаясь к его губам.
— Поцелуй меня, — шепнула она.
Вздох вырвался из легких Роба, и он сдался. Сердце его было полно сомнений, зато тело их не ощущало. Ее губы были как святое причастие. Отказаться от их прикосновения было бы преступлением против естества. Роб потянулся к ней. Ее лицо оказалось так близко, ее красота словно насмехалась над ним на самом краю бездны. Он мог ощущать ее запах. Этот запах заполнял его сознание — сладкий, обольстительный, высвобождающий его чувства и подталкивающий к опасному, удивительному миру, где ничто не поддается контролю, где все зыбко. Он пытался осознать это, прежде чем будет поздно. Все это неправильно! Это безумие! Это неприлично! Он не знает эту девушку. Она для него чужая. Кругом люди, и в любую минуту кто-нибудь может подойти и обнаружить их здесь… Но голова его склонялась все ниже, а сердце остановилось…
Лайза улыбалась ему, и на какую-то секунду Роб увидел в ее глазах свое отражение и всю сложность стоящего перед ним выбора. Они встретились всего несколько минут назад, а она уже проникла в его душу. Она смеялась над бездной угрызений совести, которую видела там. Она понимала все о его подавленных чувствах, о том, как он боится собственного вожделения, она знала о его всепоглощающей любви к Богу, которая смущала его, даже когда приносила ему покой. Для этой красавицы, которая знала изнанку его жизни, Роб Сэнд был открытой книгой, и он понимал это, испытывая одновременно возбуждение и ужас. А ее губы рассеивали его сомнения на пути к еще более сильному экстазу. Он закрыл глаза, словно темнота могла скрыть его грех. От этого аромат, исходящий от нее, стал только острее.
Его лицо было совсем рядом с ее губами, и он почувствовал вечерний ветерок на своем плече — ее легкое дыхание у своего рта. Он позволит ей делать то, что она хочет. Он был пассивен. Она контролировала положение. Если она возьмет в свои руки инициативу, он не будет виноват. Но сердце стучало у него в груди, когда Роб твердил эту ложь, которой она не верит. Теперь, во тьме, Роб ощутил некоторую панику. Он хотел этого поцелуя. Неужели она дразнит его сейчас, на грани близости? Он открыл глаза, увидел ее улыбку и, повинуясь безмолвному зову, придвинулся к ней на те миллиметры, которые еще их разделяли.
Ее губы пересохли, его тоже. Они прикасались друг к другу застенчиво, нервно, притворяясь, будто все это может кончиться вполне невинно. Их рты встретились, как бы спокойно изучая друг друга, но в телах уже звенело возбуждение. Ее язык раздвинул его дрожащие губы, коснулся его зубов, твердый, изучающий, и Роб застонал, ощутив его своим языком. Потом прижался к ней, и их пальцы нежно сплелись в этой прелюдии предстоящего шторма. Они еще крепче прильнули друг к другу, пытаясь утолить свою жажду, желая утонуть в водовороте чувственности. Все мысли Роба куда-то улетучились, и он испытывал одно только блаженство. Тело его брало верх над рассудком. Но душа оказалась в простом мире, преисполненном наслаждения. Наконец-то он ощутил свободу чувств, его губы научились этому у девушки, которая освободила его, и кровь в его венах пульсировала и стучала. Лайза застонала, когда ее язык проник в его рот, и Роб ответил на ее поцелуй, прижав ее к себе изо всей силы, контратакуя своим языком в беспощадном порыве страсти. Она отпрянула при этом нападении, а он навис над ней, пылая от вожделения. Их зубы сталкивались, языки переплетались, стараясь проникнуть глубже, полнее насладиться этой близостью. Не было ни стыда, ни осторожности. Мир куда-то исчез. Остался только их поцелуй.
Лайза оторвалась от Роба, упершись руками ему в грудь и выгнув шею. В слабеющем свете на ее лбу поблескивала испарина, а влажные губы, припухшие от желания, приоткрылись. Ее груди, также в искрящихся капельках пота, мучительно вздымались под черной тканью платья.
— Не здесь, — прошептала она.
На какой-то краткий миг они вернулись к реальности, и действительность, как кинжал, вонзилась в бархатную магию страсти.
Они по-прежнему стояли на коленях, по-прежнему не разжимали объятий, их все так же сжигало всепоглощающее желание, но теперь надо было принимать решение.
Позади них в надвигающихся сумерках сверкал огнями огромный особняк. Слева фосфоресцирующее море мягко накатывало на пляж. Но впереди была темнота. Теннисный павильон находился вне территории, отведенной под вечеринку Мэри Уитни. Роб встал, потянул за собой Лайзу, и она понимающе улыбнулась ему, словно вступая с ним в заговор во имя любви. Роб торопливо двинулся вперед, показывая ей дорогу и молясь про себя какому-то неведомому языческому божеству, чтобы этот момент не кончился. Впереди вырисовывалось здание с каменными колоннами, толстыми, как стволы деревьев. Он повел ее по ступенькам на веранду, мимо шезлонгов и столиков, где обычно зрители попивали ледяной чай. Двери не были заперты. Роб обернулся, чтобы посмотреть на нее. Лайза стояла в лунном сиянии, лицо ее в мерцающем свете было прекрасно. Она откинула голову назад и замерла так, как это умела делать только Лайза Родригес. И она добилась своего — у Роба перехватило дыхание, и Лайза сжала его руку, обещая ему себя.
Рука его дрожала, когда он открывал задвижку двери. Ему не хватало воздуха. Горло пересохло. Внутри все скрутило, словно кто-то держал его мертвой хваткой. Он никогда не испытывал такого. Сияние Божьей любви было тихим, нежным, а сейчас он ощущал огонь, яростное желание вкусить наслаждение, причем немедленно, а не в последующей жизни. Роб попытался проглотить вставший в горле комок. Попытался удержаться на поверхности ревущей реки адреналина, струящейся в нем. Он старался не думать
