видеть центр ее любви, поблескивающий в мерцающем свете. И она по-прежнему поддерживала грудь ладонью левой руки. Это сочетание нежной красоты и сладострастного вожделения оказалось слишком мощным для его самообороны. За спиной Роба был твердый край мраморного массажного стола. А перед ним было тело самой прекрасной девушки на свете.
Лайза просунула ногу между его ног, наступая на него, ее дыхание согревало его лицо. Роб оперся обеими руками о холодную плиту. Этот мрамор он ощущал как надгробный памятник на могиле, где похоронены его благие намерения, как алтарь, на котором его приносят в жертву дьяволу. Лайза прижалась к нему. Ее бедра прильнули к его бедрам. Его жар сладко смешивался с ее влажным огнем. Она опустила руки и, взяв его за бедра, прижала их к своему уже скользкому от испарины телу. Она направила его движением своего крепкого живота вниз, к шелковым волоскам, к бархатным губам любви. И все это время неотступно смотрела в его глаза, чтобы он никогда не мог забыть, как она прекрасна, как сильна, как невозможно ей сопротивляться.
— Ты будешь заниматься со мной любовью, — прошептала она. — Ты будешь делать это сейчас.
С этими словами она привстала на цыпочки и обеими руками направила его к тому месту, о котором он мечтал, которого страшился. Несколько долгих секунд он стоял неподвижно, трепеща под жаром, исходящим оттуда, прижимаясь к мягким губам, прикрывающим ее влагалище. Он знал, что слишком поздно. Он понимал, что это случится, но даже в этот момент он предвидел угрызения совести, которые ощутил. Но то будет потом. А это происходит сейчас. Роб закрыл глаза и рванулся вперед, к небесам, которые станут и его адом.
Он откинул голову, отдавшись всепоглощающему стремлению, и из горла его вырвался рык, в котором слились страсть и признание в поражении. Его мощные бедра напряглись. Он вонзился, как копье, в ее глубины, приподнял ее на воздух; ноги ее беспомощно болтались по бокам его напрягшихся бедер. Он открыл глаза, чтобы видеть триумф и изумление в ее глазах. Они расширились и округлились, потрясенные мощью его страсти. Лайза открыла рот, и из ее легких с протяжным свистом вырвался воздух, когда она ощутила силу этого вторжения. Все лицо ее озарилось осознанием того, что она больше не является лидером. В глазах был лихорадочный блеск, губы боязливо трепетали, она вздрагивала от сладкой боли, готовя свое тело к предстоящему испытанию.
Он повернулся и положил Лайзу на холодный мрамор массажного стола, оставаясь по-прежнему в глубине ее тела. Она смотрела на него, выражение ее лица умоляло его быть нежным, но ее сознание призывало его быть грубым. Она широко раздвинула ноги, стараясь предоставить ему больше простора, она постанывала от того, как он заполнил ее собой, поражаясь его напряженности, гадая, сможет ли вместить его целиком. Платье ее задралось до талии, голые груди упирались в ткань его пиджака.
Каблучки ее туфелек скользили по мрамору в попытке найти опору под этим натиском. Над собой она видела его глаза, полуприкрытые от вожделения. Он превратился в животное. Он не был больше человеческим существом, личностью. Все его высокие чувства, сомнения, все мысли исчезли. Теперь, как Лайза и рассчитывала, она будет пожинать плоды урагана его страсти. Под ней все было мокро, ее горячий зад скользил по холодному мрамору, она выгибалась всем телом навстречу ему, когда он вторгался в нее.
— Роб! Роб!!!
Она сама не знала, что хочет выразить этим криком. Она знала только одно — что хочет слиться с ним воедино. Ее тело пылало от наслаждения, какого она никогда еще не испытывала, а она хотела еще большего. Ей нужно было знать, что он там, внутри ее, что это великолепное чудовище, которое она разбудила, не причинит ей вреда и, может быть, даже научится любить ее и после того, как уляжется страсть, владеющая их телами.
Он не мог ответить ей. Он затерялся в мире, который так долго отрицал. Его молодое тело раньше походило на сжатую пружину. В эти блаженные мгновения он освободился от всех уз, которые так долго связывали его. Под ним Лайза Родригес. Она обвивалась вокруг него. Он существовал внутри ее, стал пленником ее тела, которым это короткое время также владел. Больше ничего он сейчас не знал. Только это имело значение. Расплата наступит потом. Но будущее само позаботится о себе.
Он редко двигался в ней: юноша еще не нащупал ритм. Он чувствовал себя человеком, вторгшимся в незнакомую страну; потрясенный, он исследовал ее, грабил, искал свой собственный путь. Он достигал самых ее глубин, распиная ее между силой своего желания и жесткой поверхностью, на которой она лежала. Потом он почти высвободился, задержавшись у самого края обрыва, угрожая, шантажируя ее, заставляя сделать выбор между страхом перед его новым вторжением и боязнью, что он уйдет. И все это время он набухал в ней, пульсирующая кровь его вожделения дергала ее, пока она уже не была способна ни на что, кроме как излиться ему навстречу. Он наказывал ее за все, что она с ним сделала, но она олицетворяла собой всех женщин, все соблазны, мучившие его в течение многих лет своими обольстительными голосами, заставляя долгими ночами ворочаться в постели. Она воевала с Господом Богом, но она была и творением Божьим, в ее красоте явственно чувствовалась рука Создателя. Вот поэтому он и казнил ее оружием Господнего мщения, а она стонала от наслаждения, содрогаясь от божественного возмездия.
Он чувствовал ее руки на своих ягодицах, удерживающие его, когда он уходил, отталкивающих, когда он вторгался в нее. Его пальцы тоже должны были оставлять следы на ее ягодицах, поскольку он сжимал их мертвой хваткой. Его живот стал скользким от изливающейся из нее влаги страсти, хлюпая, когда Роб яростно вторгался в нее, поворачивался в ней из стороны в сторону, упиваясь этой полнотой обладания. Потом они наконец нашли общий ритм и двигались одновременно; они более не были врагами, они стали союзниками в погоне за наслаждением. Она выгибалась навстречу ему, когда он вонзался в нее. Пот заливал ее лоб, выступил на руках, губах, она позволяла ему расчленять ее тело на части, которые, казалось, никогда не воссоединятся. Она старалась расслабиться, открыться ему, давая ему место, и в то же время сжимала его, испытывая потрясающее влажное трение, раскрывая глубины своего тела молодому любовнику, который ничего не понимал в науке любви. И среди этого вихря Лайза все же успела подумать о следующем разе. Роба нельзя отпускать. Он должен быть рядом, прикованный к ней узами похоти или любви, пока она не научит его всему, использует его до дна, а затем сломает ему жизнь. Только тогда его можно будет выбросить, как нечто бесполезное и ненужное, разорванное в клочья, которые предстоит собирать Господу Богу, которого она на время заменила.
— О-о!
Мысли ее утонули в этом крике. Лайза испытывала хорошо знакомое ощущение. Оно зародилось в одной точке, сверкающее сладкое мгновение, когда все вокруг меняется и конец начала становится началом конца. Ее чувства обострились до предела. Она знала, что теперь должна быть исключительно внимательной. Из этих моментов надо извлечь весь экстаз до последней капли. Она сжала кулаки и стала прислушиваться к музыке собственного тела. В ушах ее звучала барабанная дробь, соски напряглись и набухли. Наступил миг, придающий смысл всему. Звуки, издаваемые ими обоими, сливались, подчиняясь безжалостному жезлу ее любовника. Она чувствовала, как бесстыдно струится пот у нее между грудей, буйный запах ее влаги заполнял помещение и туманил ей голову. Теперь нужно уловить мгновение, ощутить сполна, когда он выстрелит в нее свою сперму. Ее ищущие пальцы ощупывали изумительные контуры его тела, и ее руки стали мокрыми от изливающихся из нее соков страсти.
— Роб!!!
Она опять выкрикнула только одно его имя, но сейчас оно было полно значения. Это был ее сигнал ему — его имя, ее затуманившиеся глаза и настойчивые пальцы. Казалось, он услышал ее, даже летя в космическом корабле своего наслаждения. Они должны слиться — извергающийся рев истребителя и посадочная палуба авианосца. И в этот момент контролируемой посадки, в оргазме, они оба будут победителями. Он откидывался назад, когда она рвалась вперед, он ускорял свои движения, когда она замедляла их, и оба продвигались к общей цели.
Лайза попыталась опереться. Ее пальцы сжали скользкий камень, ноги обхватили его напряженное тело. Голова ее моталась из стороны в сторону. Она приоткрыла рот и застонала в агонии своего оргазма, и этот крик-стон становился все громче, по мере того как приближался момент экстаза. Этого было достаточно. Роб приподнялся в последний раз и излился в нее яростной, ничем не сдерживаемой рекой. Его тело сначала окаменело, словно вырвавшись из потока страсти, бушующего в ней, а потом он начал содрогаться. Началось это как легкая дрожь, отзвук далекого землетрясения, но потом он постепенно стал
