— Бр... Не хочется в крепости оставаться, — говорит Левицкий.
— Знаете что? — предлагает Кириченко. — Давайте отрежем себе кончик уха, уедем в Киев и там заявим прокурору, что бежали из плена, где нас пытали.
— А Костров таки улизнул, — говорит адъютант. — Выпросил отпуск у командира. Будет он потом на аэроплане пробираться в крепость.
За ужином Базунов разносит штабное начальство:
— Кабак!.. Форты не готовы. Телефоны не действуют. А главное — вооружения нет. Едва только одна треть вооружена. Да и та — старыми пушками. Ведь крепость устроена как? К обложению не готовилась. Теперь наскоро устраивают форты на восток. Был только один форт, вынесенный на восемнадцать вёрст. Приходится возводить второй ряд укреплений, но они ещё не закончены. На этих укреплениях поставлены будут «штурмовые батареи». Это прежние медные пушки. Заряжаются старыми снарядами, которые, вероятно, и рваться уже не будут. Стреляют на близкое расстояние. Это значит — жди, пока неприятельские колонны полезут на штурм...
— Как же они смотрят на исход обороны?
— По обыкновению: очень игриво. Храбрости — на словах — черт знает сколько. Начальник штаба дивизии с гордостью заявил: не успели залезть в окопы, как уже шпиона австрийского поймали. И очень рад. А они, подлецы, нарочно подсылают своих, чтобы сбивать нас с толку. И как прут! По пятам за нами идут. Не успели занять окопы, а они уж, извольте вам, появились! Понимаете, как несутся? Выяснилось, что в лоб лезут австрийцы. Их немного. Но везут с собой шестнадцатидюймовки. А с боков чистые германцы. Чешут вперёд, как оглашённые. Прут на автомобилях, на тракторах. Везут орудий до черта. Хотят ударить с боков и с тыла.
— Как с тыла? А Ковно?
— Ковно больше трёх дней не продержится. А Новогеоргиевск пал.
— Пал?
— Да они «бертами» своими как саданут, так форт пополам: как скорлупа трескается.
— Какой же ваш общий вывод?
— Общий вывод такой: нет у нас больше крепостей.
— А Осовец?
— Осовец что? К Осовцу орудий никак подвезти нельзя. А Брест — пустое место. От него после первого выстрела ничего не останется.
— Что же в конце концов решили?
— Ничего не решили. Наверху растерялись и сами не знают, что делать. Сначала нас хотели направить походным порядком в Гомель. Потом назначили было всю дивизию в резерв. А теперь уж я и сам не пойму, как будет. Главное — все перегрызлись. Командир корпуса обиделся на начальника дивизии. Начальник дивизии, видите ли, вошёл в непосредственные сношения с фронтом, минуя штаб корпуса. Комендант крепости свою сторону тянет.
— Да из-за чего грызня?
— Господи! Не понимаете?.. Каждый старается поскорее улизнуть из крепости, а делает вид, что горит патриотическим жаром и жаждет пасть смертью храбрых.
— Кто же теперь всем распоряжается?
— Комендант. Форменный идиот. Ни уха ни рыла не понимает. Горелова назначили командовать артиллерией всего сектора, потому что он генерал-майор. А командиры тяжёлых дивизионов — капитаны и полковники. Одним словом — кабак.
— Что же будет?
— Думаю, что решено эвакуировать крепость. Такое у меня впечатление. На моих глазах нагрузили два поезда девятидюймовыми снарядами.
Эвакуация Бреста — вопрос решённый. Ежедневно из Бреста уходят сотни поездов, гружённых орудиями, снарядами, проволокой и интендантским добром. Паркам приказано забрать по миллиону ружейных патронов на бригаду.
Опять снуют над головой аэропланы. Они кружатся целыми стаями. Где-то совсем близко грохочут пушки. У нашей стодолы столпилось человек десять офицеров. Они нервничают, ругают начальство и тоскуют о мире. С час тому назад на висячем мосту убит бомбой с аэроплана часовой. В Бресте сброшенной бомбой ранены три солдата. Над нашим парком все время вьются четыре аэроплана. Гремят зенитные пушки, визжат шрапнели. Но аэропланы низко и медленно кружатся над парком, не обращая внимания на выстрелы.
— Какая дерзость! Эх, подбить бы его, — говорит кто-то из офицеров.
Освещённые косыми лучами солнца аэропланы, казалось, весело насмехались над нами.
— И где это наши лётчики? Что они делают?
— Сестёр милосердия на автомобилях катают. Разве вы не знаете?
— Бездарная у нас публика. Хоть бы профессора наши выдумали что-нибудь для борьбы с аэропланами.
— Что тут выдумаешь?
— Ну, придумайте пушку, которая бы воздушной струёй опрокидывала аэропланы. Или магнит такой, присасывающий машину. Мало ли что...
— Вот-вот, — подхватывает Базунов. — Притянуть его, подлеца, произвести над ним маленькую операцию и зарядить в пушку для сбивания аэропланов.
— К чему все эти чудеса, — говорит поющим голосом ветеринарный доктор Колядкин, — когда есть такое простое и хорошее средство: мир... Только скажите это слово — и сейчас пушки перестанут стрелять, исчезнут аэропланы... Такое желанное слово, — вздыхает Колядкин. — Кажется, мы никогда не дождёмся конца войны.
— Дождёмся, и очень скоро. Только после войны ещё хуже будет, — мрачно произносит какой-то незнакомый нам черноусый офицер.
— Почему так?
— Если внутри перемен не будет, пойдёт такая резня, что небу жарко станет.
— Ничего не будет, — сухо роняет Старосельский.
— Будет! — внушительно отвечает тот же офицер. — Люди легче стали. Жалеть нечего. Заварится каша!
— А будут с миром тянуть, — говорит Левицкий, — во сто раз хуже будет.
— О каком же теперь мире может быть речь? — возмущается Растаковский. — Это значит сдаваться на милость победителя...
— Ну, куцый мир, а все-таки мир, задави его гвоздь, — шутливо вздыхает Кириченко.
— На кой он тогда черт?
— Это вы теперь говорите, когда узнали, что в крепости сидеть не придётся.
— Ну разве можно воевать, — вмешивается офицер из дружины, — когда кругом вор на воре!.. Слыхали? В Киеве двух генералов повесили за то, что они сто четыре вагона австрийских трофеев через Румынию назад в Австрию отправили.
— Ну, это из «Солдатского вестника», — смеётся Левицкий. — Ко мне вчера приходил солдат, спрашивал: правда ли, что комендант Брестской крепости убежал к немцам ещё двадцать четвёртого июля и передал им все планы? Так что теперь из-за этого приходится сдавать крепость без боя.
— Что ж, доля правды в этом имеется: из-за кого-то ж приходится сдавать крепость без боя.
— Забодай их лягушка, — раздражается Кириченко. — Когда вздумали крепость эвакуировать! Неприятель в двух верстах от передовых укреплений, прёт с трёх сторон, а они только теперь догадались, что крепость никуда не годится.
— Воображаю, сколько добра достанется немцам, — говорит Болконский. — Одних консервов в крепости заготовлено сорок пять миллионов. Хлеба, муки, скота — неисчислимое количество. Крепость готовилась к полугодовой осаде.
— Ведь у нас все время так делается, — говорит с раздражением дружинник. — Дорогу заканчивают перед тем, как сдавать её немцам. Во Влодаве платформу достраивали в день отступления. По неделям части стоят без дела. Тут бы как раз хлеб смолотить и увезти. Никто и думать не хочет об этом. А потом
