охватило его, какая-то смесь гордости, робости и восторга. Он отправлялся на выезд, как самый настоящий герой детективных романов.
— Значит, мы едем на завод «Стройдеталь», — объяснял Викторов. — Снимем остатки и изымем документацию за последние три года.
— Ясно. — Сокольников кивнул как профессионал профессионалу, но не удержался и спросил: — А зачем?
Прежде чем ответить, Викторов посмотрел на старика, потом на Сокольникова и легонько подмигнул. Впрочем, может, Сокольникову это просто показалось, а то бы он очень обиделся.
— Чтобы жуликов поймать, — сказал Викторов.
Стоял мартовский день, пропитанный солнцем и холодом. С карнизов и крыш уже вовсю капало, но горожане не торопились расставаться с зимней одеждой.
На завод они добирались не на оперативной машине с сиреной, как рассчитывал Сокольников, а на трамвае номер тридцать девять. Потом еще долго шли по раскисшему снегу, перебирались через железнодорожные пути, усыпанные вкусно пахнущей щепой и обрывками коры, пока не очутились перед воротами в длинном голубом заборе. Рядом была маленькая дверь в проходную. Туда и вошли.
За окошечком обозначилось строгое лицо сторожа.
— Кто, куда, зачем? — без особого интереса осведомился он.
— Из милиции, — ответил Викторов, и Сокольникова это немного покоробило.
Лучше бы Викторов сказал: «Из ОБХСС»… И вообще, как жаль, что нельзя пройти молча, значительно и с роковым оттенком.
Сторож взял из рук Викторова удостоверение и поднес к очкам. Сокольников вдруг обратил внимание, какие у него странные очки. Толстенные линзы чуть не на сантиметр выступали из оправы. Глаза сторожа сквозь них казались совсем маленькими, словно перевернутый бинокль. Удивительно было, как он вообще с таким плохим зрением мог что-либо разобрать. Читал он долго, сделался еще неприступнее.
— К кому идете? — сурово поинтересовался он.
Тут бы его и одернуть, но Викторов мирно ответил, что к директору, и не спеша пошел дальше, а Сокольников, когда прикрывал за собой дверь, заметил, что сторож резво накручивает телефонный диск.
— Предупреждает… — Сокольников тронул начальника за плечо.
Но странно. Викторов почему-то улыбнулся.
Дирекция размещалась неподалеку от проходной, в древней деревянной халупе. Впрочем, изнутри она выглядела несравненно более пристойной, а кабинет директора, отделанный панелями под красное дерево и обставленный мягкой мебелью, вообще мог при желании сойти за министерский.
Хозяина кабинета звали Шафоротов В. И. — так значилось на табличке. Непонятно, зачем Шафоротов В. И. носил на верхней губе короткие усики щеточкой, какие обычно надевал Аркадий Райкин, изображая дремучих бюрократов. Уже только из-за этих усов Сокольников не мог испытывать к Шафоротову никаких теплых чувств. К тому же сейчас Шафоротов сидел в своем директорском кресле страшно бледный, с трясущимися руками. Сокольников даже был разочарован. Он ожидал трудной борьбы, словесного поединка, а Шафоротова можно было брать уже сейчас и вести в тюрьму, стенографируя по пути чистосердечное признание и раскаяние. Но самым удивительным было то, что Викторов, казалось, совершенно не чувствовал этого удобного момента. Не спеша сел за стол, долго расстегивал пуговицы на куртке, снял шапку и лишь после этого спокойно сказал:
— Мы у вас должны провести проверку.
— Проверку? Так! — судорожно повторил Шафоротов, а трясущаяся рука его схватила крышечку от чернильного прибора. Неясно, к чему здесь был этот прибор: рядом в стаканчике торчали штук шесть отличных шариковых авторучек. Прибор же стоял сухой, но красивый.
— Сделаем инвентаризацию лесоматериалов, — неторопливо говорил Викторов.
— Так! — отрывисто повторил директор и добавил, судорожно сглотнув слюну: — Пожалуйста!
— …ну и бухгалтерию нужно будет свести. Сравнить книжный остаток с фактическим.
— Хорошо! Так… Пожалуйста!
Без стука распахнулась дверь, и в кабинет уверенно, как к себе, вошел человек лет пятидесяти.
— Здравствуйте. Чем обязаны? — спросил он, окидывая всех быстрым и внимательным взглядом.
— Эдуард, это милиция, — сказал Шафоротов и снова сглотнул.
— Простите, а вы кто? — спросил Викторов, но смысл был таков: «А чего, собственно, вы вмешиваетесь?»
— Я — главный инженер, Зелинский. Из милиции? И с чем связан ваш визит, если не секрет?
Зелинский был совершенно спокоен, и Сокольников догадался, кому звонил сторож. Рядом с махровым бюрократом Шафоротовым Зелинский смотрелся очень выигрышно. Густая седая шевелюра, породистое, крупное лицо: профессор консерватории, да и только. Одет был весьма скромно: темный костюм, джемпер. Только на запястье высверкивали иностранные часы на широком металлическом браслете.
— …Будем проводить у вас инвентаризацию, — терпеливо объяснил Викторов.
— Инвентаризацию? — Зелинский красиво вскинул брови. — А на каком основании?
— Эдуард, перестань, — промямлил Шафоротов.
Он уже не трясся, а как-то обмяк и растекся по своему шикарному креслу.
— Подождите, Владимир Иванович, — резко и жестко одернул его Зелинский, словно это он был директором, а не Шафоротов. — У вас что, постановление прокурора?
Викторов сидел молча, но всем своим видом показал, что не склонен отвечать на всякие пустяковые вопросы. Впрочем, Зелинский не стал настаивать.
— А почему именно к нам? — зашел он с другого бока. — Почему, к примеру, не в магазин напротив?
— Магазинами у нас другие занимаются, — сказал Викторов. — Может, не будем тратить времени?
— Позвольте! — Зелинский насмешливо склонил голову набок. — Но ведь именно теперь мы будем тратить все свое рабочее время… На вас. Могу я хотя бы узнать причину?
— Можете, — согласился Викторов. — Вот закончим проверку, и все узнаете. А теперь составим комиссию. От нас в нее войдет товарищ Глан Марк Викентьевич — очень опытный специалист. А от вас нужен представитель руководства и двое понятых. Тем временем пусть главбух начнет выводить книжный остаток. Возражений нет?
Сокольникову очень хотелось поговорить с Викторовым, обменяться впечатлениями, но до самого вечера так и не случилось побыть наедине. Весь остаток дня он ходил с комиссией по пахнувшему свежей древесиной лесоскладу и считал кругляк, брус, тес и прочие материалы. Это было неинтересно, ужасно скучно. Вначале он старался быть начеку, чтобы Зелинский, который вошел в состав комиссии, их не обманул. Однако весьма скоро он убедился, что с его знаниями в этом деле остаться обведенным вокруг пальца несложно. Зато обмануть опытного Марка Викентьевича было совершенно невозможно. Поэтому Сокольников просто переходил вместе со всеми от штабеля к штабелю, заботясь лишь о том, чтобы удержать на лице выражение деловитости и понимания. Со временем, впрочем, и это стало удаваться с трудом: Сокольников совсем замерз, лицо потеряло подвижность, к тому же из носа начало течь.
Только и прервались — на обед.
Когда закончили, стало совсем темно. Распрощавшись, Марк Викентьевич пошел к метро, а Сокольников с Викторовым поехали на трамвае — им оказалось по пути. Только тут и удалось перемолвиться словом.
— Саша, ты заметил, как директор перепугался?
Викторов кивнул довольно равнодушно, чем Сокольникова несколько удивил.
— Но как же, — растерянно сказал он, — совершенно же ясно, что у него совесть не чиста.
— Еще бы, — согласился Викторов, — с чего же совести быть чистой, если ворует.
— Так, может быть… — Сокольников постеснялся высказать свою мысль до конца.
— Хватать его надо было, верно? — подсказал Викторов.
— Ну, не хватать, а… поговорить, что ли… Он ведь мог признаться.
