патрон выпустил Начал гранаты лымонкы бросать где погустей гансов было. Когда как закрычить мой Михаил я к нему но помоч не мог не в чем Ему пуля разрывная попала прямо в грудь Я возле него залег потому что прямо на меня шли 8 фрицев Я в них бросил противотанкового Кто с них остался жыв тот убежал
Когда деревня была взята я попросил чтобы отпустили нас похоронить Мишу Вернулись похоронили мы его за городом на перекрестке дорог. Нас осталось четыре теперь. Ну браты теперь за Мишу будем ногти вырывать. Как я теперь его любимой напишу Мне Амос сказал напишем вместе когда выйдем на отдых с условием если останемся жывы. Незаметно мы догнали своих А все же не верится что Миши нет с нами»
— Когда я подбежал к Мише Шуралеву, он был уже мертвый. А в груди страшная рана. Даже раной это не назовешь. Грудь вся вырвана. Все залито кровью, только белые косточки ребер торчат. Вижу, теперь ему уже ничем не поможешь, поэтому побежал дальше, за немцами. Надо завершать главное дело…
Нас осталось четверо. Вчетвером мы Мишу и хоронили: Шитиков Амос, Лозуков Сергей, Коба и я. Хоронили как и всех, по-солдатски. Вырыли могилу поглубже, чтоб никто его случайно потревожить не мог. Завернули Мишу в плащ-палатку, сверху еще шинелькой укрыли. Каждый бросил в могилу по горсточке земли: «До свидания, дружок… Может, скоро встретимся…» Какое-то надгробие не из чего делать, да и времени не было. Разбили ящик из-под снарядов, вбили над могилой кол, на него приладили дощечку с надписью: «Шуралев Михаил (отчества мы не знали), погиб 8.III.1945». Миша нам много рассказывал о своей жене. Познакомился он с ней в Казани. Она работала на том же заводе, что и Миша. Жили, как он говорил, душа в душу. Каждое ее письмо Миша нам пересказывал. Никто из нас такие ласковые письма не получал. Все мы ему по-хорошему завидовали. И теперь ясно понимали, что будет значить для нее известие о Мишиной смерти. Потому и не решались сообщать. Амос даже «хорошее» оправдание придумал: мол, сообщим, если живы останемся, а если сами погибнем, то наша смерть нас и оправдает перед Мишиной женой.
«9 марта Преследуем противника Он бегит бросае все по дороге особенно машын много вся дорога забита Горючего нету
10 марта Сегодня ночю в одной деревней застали фрицев на постели За час всех перестреляли Они под утро собрались з духом Хотели вернуть деревню но позно уже было Правда окружыли а днем мы розогнали все эти ихние попыткы»
— Здесь война пошла какая-то размеренная. Как вечер, так бой кончается. Утром снова начинается. Время обедать — немцы опять огонь прекращают. После обеда бой продолжается. Только на стратегических направлениях бои шли круглые сутки. Вначале это и нам понравилось. А что, выспаться успеваем и поесть тоже. Но канитель эту хотелось поскорее кончать.
Теперь мы воспользовались их распорядком войны по-своему: пошли в наступление ночью, когда нас меньше всего ждали. Но пока в бой не вступили, стали решать, где можно заночевать в тепле. Майор Королев достал свою карту, я ему фонариком-«жучком» подсвечиваю. Смотрим — неподалеку поселок. Решение быстрое: туда. Остановились у крайнего дома. В поселке тихо. Никого не видно. Были бы немцы, часовых выставили. Поэтому уверенно заходим в дом. А они там, голубчики, вповалку спят. Конечно, никто из них уже из этого дома не вышел. Среди немцев в поселке началась паника. Выбегают из домов и стреляют кто куда. Мы тоже прицельный огонь вести не могли — темно, можно по своим влупить. А когда несколько домов загорелось, тут уж мы стали их расстреливать. Вообще ночь — самое благодатное время для разведчика.
Ночью задачу можно выполнить лучше и, как говорили, малой кровью. Вот, к примеру, каким был самый «спокойный» рейд за «языком». Украина. Лето. Чуть светать начинало, когда мы вышли к селу. Знали, скоро кто-нибудь из местных погонит свою корову на выпас — у него обстановку и узнаем. Точно, гонит старушка. Мы к ней:
— Бабуля, ты только не шуми и не бойся. Немцев в селе много?
— Да чего ж, сыночкы, мэни своих боятыся? А нимцив богато. У кажной хати нимци.
— Нам нужен офицер… Ну, такой, в высокой фуражке, с пистолетом на боку… В какой он хате?
— Бачила. Он у той. Живе с нашею селянкой-сучарой. Вы ж и ей те ж накажить.
Охраны никакой не было. Видимо, думали, в глухомань забрались, никто их здесь не застанет. Потихоньку открываем дверь… Лежат в постели голые женщина и мужчина. А рядом с кроватью на стуле аккуратно повешена форма обер-лейтенанта. Немец сразу проснулся и что-то стал говорить по-немецки. Мы ему автомат показали, и он успокоился. А баба в крик.
— Молчи, блядюга. Ты нам не нужна. А хахалю объясни, пусть одевается.
Стал обер-лейтенант одеваться. Руки, ноги дрожат, в штанину никак ногой не попадет. Мы ему помогаем — спешить надо, пока его команда не очухалась. Пока он одевался, я ножом отхватил от его исподней рубахи полрукава, засунул в пустой кисет. Получился хороший кляп. Немец увидел его, замотал головой. Спокойно объясняем: так надо. Подчинился и на этот раз. Вывели его из хаты и бегом в лес. Забежали в заросли. Все тихо. «Ну, бабуля, дай Бог тебе здоровья!» Задача, считай, выполнена. Вот только сучару, как просила старушка, не наказали. Ну да не наше это дело. Бог ей судья…
«11 марта Удержываем все эту деревню Ночю они обратно нас окружыли а днем мы востановили старое положение Словом ночю их прыимущество а днем наше Бой идет днем и ночю и большинство рукопашные
12 марта Погнали фрицев к морю Бегут как угорелые в одной деревне остановились на ноч С Лозуковым Сережою обрабатывали немок»
— Я уже говорил: солдат на фронте живет одним днем. Вчера убили Мишу Шуралева. В какой момент убьют тебя, ты не знаешь. Может, завтра. А может, сегодня. Через час… Мы, молодые, спешили взять от этой жизни все, что еще недобрали. Даже если перед боем у тебя есть последний кусок хлеба или щепотка табака, ты обязательно съешь хлеб и докуришь табак. Хотя здесь была и другая причина. У убитых, как правило, еще на поле боя забирали продукты и курево. Поэтому мы рассуждали так: пусть лучше ничего при тебе не будет, чтобы тебя мертвого никто не обшаривал…
«13 марта Движемся все дальше Уже недалеко Балтийское море Ночю обратно с Сережею с немками воевали Здесь комедия получилась Мне прышлось целый час работать Ой устал же будь ты проклята
14 марта Фрицы было задержались Но на них поднажали Они дальше сквозанули Сегодня мы освобонили лагерь в котором немцы держали евреев девушек одних Стражу мы здесь же розстреляли на ихних глазах Они ещо и ногами топтали розстреляных Лезут целовать Грязные какие Голодные Пухлые От ветра падают»
— На этот раз охранниками были шестидесятилетние старики из «фольксштурма». Заключенные налетели на их трупы с каким-то просто нечеловеческим ревом. Они их, наверное, растерзали там на куски. А мы сначала не поняли, что узники — это девушки. Надо было хорошо присмотреться, чтобы в этих страшных людях узнать девушек — перед нами двигались просто бесполые скелеты, обтянутые кожей. Они бежали за нашими машинами, тянули к нам свои жуткие костяшки рук. Но мы не могли давать им еду в руки, потому что они кидались прямо под колеса. Хлеб, консервы — все, что у нас было, мы бросали подальше от машин, прямо на землю. Через какое-то время мы встречали бывших же узниц совсем в другом виде. Они отъедались хорошими немецкими харчами, наряжались в немецкую одежду и уже спокойно разгуливали по немецким городам на высоких каблуках.
«15 марта Сегодня мы вышли в польский коридор Горючего не хватило и мы остановились Нас с Амосом послали в розведку на ближайшую соше розведать кто по ней движется Но не доходя до соше схватились две женщыны и бежать от нас Я крыкнул Ханды Хох Но одна обернулась два раза выстрелила в меня и бежать одна пуля попала в сапог а другая мимо. Я резанул с автомата и обе свалились как мешкы Я подошол взял пистолет а документы не схотел брать они были все в крови и мне не схотелось мараться…»
— Когда мы видели этих женщин, то хотели у них спросить, как выйти к дороге. А тут такое
