леди не доставишь, где попало не разместишь, а главное, ее досуг тоже на самотек не пустишь.
Антон Борисович, осознав, что бывший министр не собирается тащить за рубеж через его таможенные лазейки пропавшие культурные ценности, вздохнул с нескрываемым облегчением, поражаясь, насколько тонко и тщательно тот разрабатывает свои грандиозные планы, продумывая каждую незначительную деталь. В результате то, что вначале казалось диким и невозможным даже в мыслях — вдруг обретало почву и становилось реальностью. Он умел превратить в собственное достоинство даже неудачные условия «низкого старта», именно они позволяли ему затевать то, о чем все вокруг до него и подумать не могли, чтобы назавтра он становился значительной фигурой в новых, созданных им самим условиях.
Поэтому Антон Борисович с вниманием отнесся к его предложению наладить контакты с заместителем директора театра Мазеповым, не обращая внимания на шлейф некрасивых историй, тянувшийся за ним из Санкт-Петербурга. Бывший министр назвал его «человеком-противовесом», который призван сдерживать нездоровые амбиции некоторых «звезд мировой величины», не позволявших развернуться в театре, используя все коммерческие возможности классического искусства. Бывший министр тогда ему сказал мысль, которая давно тревожила и самого Антона Борисовича: «Разве это справедливо, когда все дивиденды получают лишь те, у кого талант от бога? А мы-то все тогда… куда? Картину рисует нищий художник, а прибыль получает после его смерти тот, кто окажется ближе всех к его полотнам! Вот и нам надо пристроиться поближе к полотнам, а художников на наш век хватит».
…Все так и шло, как планировал бывший министр, добившийся учрежденной ради него должности «посла доброй воли». Реконструкция театра затягивалась, труппа потихоньку разваливалась, поэтому его зять был весьма благодарен тестю за своевременное участие в его судьбе. А Антон Борисович вплотную работал с господином Мазеповым, отслеживая творческие интересы Дашеньки.
Через его фирму организовывались гастрольные туры, он все плотнее врастал в финансовую кухню театра, уже не мысля своей жизни вне классического искусства, поскольку доход от «Классических традиций» постепенно начал компенсировать утрату доходов от его прежних предприятий, окончательно перешедших к «крысятам». Неплохую доходность давала и каждая новая постановка театра, поэтому Антон Борисович с понятной тревогой размышлял, что после окончания реконструкции театра, кормившей всех так, что скромным его бизнесом пока никто не интересовался, — ему придется гораздо сложнее доказывать свою необходимость.
Зять, будучи еще премьером театра, постоянно ворчал о том, какие неподходящие люди выбираются в качестве художественных руководителей балета. Последний худрук никогда не был ни хореографом, ни премьером, не понимая, что, в сущности, он вообще должен делать на репетициях с микрофоном в руке, как организовать на сцене действие шестидесяти человек. Иногда зять орал Дашеньке, что ему надоело, когда все держится на «сознательности» артистов балета с советской школой, на его личном опыте, на опыте других артистов, многие из которых прошли творческие стажировки и контракты на лучших мировых сценах.
Контракт с эти худруком заканчивался в марте, и Антон Борисович приложил немало усилий, чтобы с января организовать встречи директора театра с зятем, на которых речь заходила и о должности худрука балета. И в ходе этих встреч Антон Борисович выяснил, что о месте худрука балета строит планы не он один. Сам директор хотел бы видеть на этой должности своего протеже, тоже выходца их Санкт-Петербурга, с которым славно сработалась вся его «питерская команда», вместе с ним осевшая в театре. Единственным препятствием, дававшим им с зятем хоть какую-то надежду твердо обосноваться в театре, — был контракт фаворита директора, заключенного им с театром «Ла Скала». Контракт истекал лишь через год, а решение требовалось принять немедленно, и Антон Борисович был готов выпросить для зятя хотя бы «и.о.» — то есть должность временно исполняющего обязанности, хорошо зная, что ничего не оказывается таким постоянным, как что-то изначально временное.
Он пытался заверить директора, что его зять гораздо больше подойдет для этой должности, именно при нем директору никто и никогда не посмеет указать, что он не имеет специального образования, не является специалистом ни в опере, ни в балете. Но при этом ему гораздо удобнее опираться на человека, который вырос в балетной труппе и не является в ней «чужаком».
Антон Борисович в своих раскладах не учел, что имеет дело с куда более опытными людьми, отнюдь не случайно поставленными бывшим министром культуры к финансовым потокам главного театра страны. На «временное пребывание» в качестве худрука балета у заместителя директора Мазепова была куда более лояльная кандидатура управляющего балетной труппой, у которого было не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем у его зятя, данных для исполнения этих обязанностей. Да и административного опыта за его плечами было не три года, как у зятя, а почти восемь лет. Но главное, о чем был хорошо осведомлен Антон Борисович в силу своих профессиональных навыков, приобретенных им годами сотрудничества с МВД, этот кандидат был «на крючке» у господина Мазепова из-за совместных оргий.
Осторожный заместитель директора приохотил своего наивного «друга» снимать «домашнее видео» в ходе, так сказать, всеобщей «сексуальной революции», частично выкладывая наиболее яркие сцены на запароленных сайтах. Конечно, на сайтах не было фотографий, где можно было бы точно сказать, что это не «лицо, похожее на…», а сам управляющий балетной труппой. Однако Антон Борисович хорошо знал, что такие фотографии имеются в телефоне у господина Мазепова, поэтому его кандидат на пост худрука освободит свое место в любой момент, по первому его требованию.
Вот тут он первый раз поставил себе галочку за благоприобретенную привычку повсюду рассовывать спецаппаратуру и большие связи в МВД, где любые мобильные телефоны вскрывались простым выходом к оператору связи без ненужных формальностей, чтобы узнать частоту интересующего «мобильника».
И, незадолго до истечения контракта худрука, в Интернете были выложены порнографические фотографии с участием господина Мазепова и управляющего труппой. Конечно, при желании можно было бы выяснить, кто являлся владельцем этого специально созданного сайта, с какого адреса были «залиты» фотографии. Но с сайта, оформленного в цветах Большого театра, имевшего логотип управляющего труппой и его полную биографию, включавшую факты, которые он обычно не указывал в анкетных данных, уже была произведена рассылка по тысячам балетных профессионалов как в России, так и за рубежом. Затем сайт прекратил свое существование, а нанесенный им репутационный ущерб был таким, что целенаправленную провокацию было решено не расследовать, а как можно скорее предложить место худрука зятю Антона Борисовича, заявив, что переговоры с ним велись с января месяца.
Антон Борисович учел и другое обстоятельство. Многие после назначения его зятя ненадолго задумались, кому понадобилось применять для устранения его возможных конкурентов столь жесткий метод, опробованный на бывших генпрокуроре и министре юстиции. Но с первых же интервью зятя ведущим каналам стало ясно, что он не в состоянии продумать такой «многоходовки». И чем глупее его зять вел себя перед журналистами, пытаясь удовлетворить все амбиции сразу, тем легче на душе становилось у державшегося в тени Антона Борисовича, поскольку все косые взгляды и смутные предположения неизменно были адресованы бывшему министру культуры. Вначале он долго не понимал, что происходит, потом пытался оправдываться, чем вызвал уже не подозрения, а твердую убежденность в его причастности. Он мог проявить невероятную выдержку, зная, что чем меньше сам говорит на какую «тему», так она быстрее перестает быть актуальной, но в случае полной непричастности… не мог остановиться. И после очередной неудачной попытки оправдаться, он вылетел из числа «послов доброй воли»…
Но временами Антону Борисовичу становилось так тяжело, будто с возрастом он чувствовал, как его душа сползает с него змеиной кожей, отдаваясь болью в сердце и тяжестью в затылке. Он стал болезненно реагировать на погоду, с горечью понимая, что в темные осенние вечера, когда для его здоровья куда полезнее было бы отдыхать где-нибудь у теплого моря, для него наступает самая горячая пора, разгар театрального сезона. Иногда ему хотелось бежать, сломя голову от своих обязанностей, — все чаще сквозь шум в ушах от повышенного гипертонического давления он слышал шум огромных крыльев и музыкальный женский смех.
Однажды, побывав в МВД по своим насущным проблемам, он понял, что лучше ему туда больше не ходить, поддерживая связи со своими потерянными и явно перепуганными кураторами где-то на стороне, в
