— Что ты, доченька! — возмутился Антон Борисович. — Разве я такое могу устроить? Я же стараюсь, чтобы у вас все было хорошо! Мне кажется, это связано с его профессиональной деятельностью!
— Ну, наверно, если это не ты, — отозвалась дочь. — Он там Каролину свою в «Лебединое» поставил, а она половину движений выполнить не может. А дочку Аркадия Барабуля на танец с барабанами в «Баядкрку» воткнул. Поэтому желающих нанять бомжа с мочой сейчас половина театра, начиная с Глашеньки и Марии Геннадьевны из гардероба.
— Дочка, ты больше не говори про мочу! — не на шутку испугался Антон Борисович. — Ты должна думать о детях! Как им потом жить, если все станут в них пальцем тыкать, что их отцу кто-то мочу в лицо плеснул.
— Ой, папа, я могу говорить все, что угодно! — ответила Даша. — Но куда денешься, если от нашей палаты сейчас на весь этаж мочой воняет? Привези чистые вещи из дому, хорошо? И это ссанье у нас забери! А то его переодели в больничную пижаму, он всем объяснил, что со страху обмочился даже.
— Дашенька, а кто полицию вызвал? — перевел тему разговора Антон Борисович.
— Не знаю, не я! — ответила дочь. — Мне охранник снизу позвонил. Я когда спустилась, то там уже полиция была и скорая. Мне кажется, не стоило это так раздувать, вполне бы обошлись без шумихи…
— Дочка, ты говори, что сама скорую вызвала, хорошо? — настойчиво сказал Антон Борисович.
— Да хорошо-хорошо! — в раздражении ответила дочь. — Кстати, папочка, мне Юлька звонила из кордебалета. Сказала, что там тебя видела. Всех полицейские допрашивали, а ты стоял в стороне, смотрел на все это и улыбался! Ты мне ничего не хочешь объяснить?
— Нет, дочка! — твердо ответил Антон Борисович. — Юле своей скажи, чтобы заткнулась в тряпочку, иначе из театра вылетит, как миленькая. А сама запомни, что я за тебя — кому хочешь глотку перегрызу! Ты меня поняла?
— Да поняла, — огрызнулась дочь. — Только и делаю в жизни, что вас всех понять стараюсь. Надоело!
Почти до утра он монтировал ролик камеры наружного наблюдения. Вернее вырезал из видео наружки марш-броски Толика и Загоруйко к мусорным бакам во дворе. Поссать в машине они тоже не могли и сделали это «за домом», попав под камеры крайнего подъезда, хотя схему всех «карманов» видеонаблюдения он дал Загоруйко еще до Нового года. К счастью, наружка не фиксировала звуки, поэтому на записи было видно, как к его зятю метнулась какая-то тень. Кадры, где Загоруйко можно было опознать, были им затерты или уничтожены. Зато было хорошо видно, как Мылин взмахнул руками, прижал их к лицу и что-то заорал.
Потом он тщательно составлял телефонные записи, которые могли понадобиться в любое время. Про себя он думал, что даже бесплатные омолаживающие процедуры не могли заставить его зятя пойти на эту «авантюру», как он сразу выразился, заподозрив недоброе. Антону Борисовичу он так и заявил, что тот хочет вернуть его к дочери и лишить должности худрука балета. Объяснения, что только так можно покончить с балеруном Николаем, особого успеха не имели.
Растрата зятем профсоюзной кассы подвернулась как нельзя кстати. Как и предполагал Антон Борисович, в планы зятя не входило разбирательство с профсоюзными активистами по поводу его вольного обращения с деньгами дачного товарищества «Услада». Оставалось лишь сгладить кое-какие накладки…
Тут опять раздался звонок с телефона дочери, но взяв трубку, Антон Борисович понял, что звонит зять.
— Антон Борисович! Мне глаза заклеили, я не видел ничего, а Даша вам звонить в коридор вышла, — с нескрываемым страхом без обиняков сказал Мылин. — Тут прямо в палату кто-то зашел, представился следователем. Говорит мне: «Рассказывайте, что произошло!» Я ему все рассказал, как мы договаривались, а сейчас Юлька жене позвонила, говорит, что ролик со мной с мобильного телефона уже в Интернет выложили!
— А как он выглядел? Кто хоть это был-то? — не на шутку испугался Антон Борисович.
— Мне его голос показался чем-то знакомым, — ответил зять. — Вернее, я такой его голос никогда не слышал, но тембр напомнил мне… одного старика-лакея. А здесь его никто не видел! Может, просто не заметили. Он вообще такой, неприметный.
— Ты только не паникуй, это вторжение в твою личную жизнь, — успокоил зятя Антон Борисович. — Мы эту пленку в передаче по первому каналу используем! Скажем, что ты им дал эксклюзивное интервью.
— Я все говорил по тексту! — похвастал зять, как мальчишка, ожидавший от него похвалы.
— Молодец! — ответил Антон Борисович упавшим голосом. — Не волнуйся, все наши договоренности остаются в силе. Каролина в первом составе на «Лебедином», а завтра к тебе весь бомонд явится. У тебя лицо надежно закрыто?
— Да, у меня такой шлем на голове! — успокоил его зять. Только голову побрили, а на лицо нанесли искусственный ожог. Я попросил, чтобы верхнюю губу не трогали, планирую усы отпустить.
— Хорошо, — равнодушно попрощался с зятем Антон Борисович. — Там полная процедура оплачена, все как договаривались! Будешь, как двадцатилетний. Главное, чтобы у нас были хорошие отношения…
— Спасибо, Антон Борисович! — с ноткой неожиданной благодарности ответил зять.
Без труда он нашел этот ролик в Интернете, удивляясь, как может бесконечно тянуться время, сколько событий в себя вместить, когда надо, чтобы как можно скорее начался новый день. Как это время убегало сквозь пальцы и просачивалось, не давая нормально провести запланированную операцию. А до двенадцати часов ночи он уже успел побывать возле дома зятя, засветиться перед какой-то Юлькой, переговорить с дочерью, зятем, а в первом часу уже может полюбоваться роликом, где зять на камеру рассказывает, будто его хотели убить, а потом, плеснув в лицо едкой жидкостью, передали от кого-то привет и убежали. Первое, что его поразило в этом ролике, была нескрываемая радость зятя, которую тот никак не мог скрыть голосом. Этого было уже не поправить. Подлый старик так и рассчитал, что все увидят полностью закрытое лицо Мылина, якобы после «химического ожога, услышат его счастливый голос, который выдавал его с головой. Свободный доступ никем не замеченного старика в палату ожогового центра напрочь исключали версию о реанимации. А ликование в голосе Мылина будто говорило всем: «Все уже позади! Больше никто ко мне не будет приставать с этой «операцией» и «омоложением»! А главное, хрен вы меня здесь достанете со своими профсоюзными петициями!»
…А в это время пресс-секретарь Никифорова огрызалась по телефону: «Да! Театр! Да, у нас ЧП! А за всеми объяснениями — звоните нашей мировой звезде балета Николаю Илларионовичу! Да, записывайте телефон…»
Напротив нее сидел заместитель директора Мазепов, готовя заявления для прессы. Писать заявления, думая про себя, какими же идиотами надо быть… Среди звонков Никифоровой было несколько каких-то явно подставных, выявлявших, что план Антона Борисовича явно давал сбои.
— А правда, что вашего худрука Мылина облили мочой? — поинтересовался какой-то старик у Никифоровой, от чего та принялась визжать в трубку про то, что старым людям надо совесть поиметь. На что трубка ей ответила: «Вам бы тоже не мешало святой водой в рожу плеснуть!»
— Слушай, что-то делать надо! — сказала она Мазепову. — Мы как договаривались? В социальной сети Facebook появляется лже-страничка Филина, где будут напечатаны его вскрытые телефонные разговоры. А мы скажем, что почерк один и тот же. Как и в том случае, когда была размещена ложная страничка театра, а на нее были выложены неприличные снимки из вскрытого телефона директора балетной труппы. И мы должны были подтвердить, что таким образом наш балерун Коля прорывается к власти.
— Да, подтвердил Мазепов. — А преступление мы должны были объявить «чисто женским», а в сеть должна была быть наполнена возмущением о сексуальной ориентации Николая. Вышла эта бесподобная «мадам Огурцова» и заявила, что сексуальная ориентация у нашего Коли абсолютно
