правильная, потому что при нем она — «чувствует себя женщиной». А половая ориентация всяких «хамов с помойки» ее нисколько не интересует, но она не потерпит, чтобы всякое ничтожество тыкало ей под нос «свою сраную ориентацию». Так что… никакого скандала нет и не будет.
— Почему? — заорала Никифорова. — У меня уже текст для директора готов про эту лже-страничку! Вот: «Заказчик был уверен, что публикация переписки Мылина породит раскол внутри театра, его руководства. Коля, кстати, врет, когда говорит, что Мылин называет артистов хорьками. Ничего подобного, я уверен, это была добавленная фраза самим нашим премьером!»
— Он, конечно, может это сказать, — замялся Мазепов. — Но рейтинги у странички были слабыми. Одиннадцать посещений в день с наших айпишников! Это же не скандал. Кому интересно, кого Мылин считает «хорьками»? Пришлось убрать… — А кто это знает-то? — спросила Никифорова.
— Да уж кому надо, те Яндекс-метрику воткнут, не переживай! — отмахнулся Мазепов. — Мы пытались на подконтрольных форумах публику раскачать. Только сейчас ситуацию отслеживают так, что все душат в самом зародыше. Мадам Огурцова заявила, что не понимает, как это переписка телефонов Мылина дается без сообщений «кривоногой балерунье Каролине», которая «не может пол пируэта из себя выдавить», а ее ставят в «Лебединое озеро» первым составом. Потом заявила, что Коля наш уже снискал такую славу, что еще долгие годы люди будут идти только, чтобы на него посмотреть. И кем считает артистов Мылин, после того как поставил дочку хохмача Барабуля на танец с барабанами — так это и без его фальшивой переписки видно. Все в таком духе. У нее три подпевалы, они каждое ее слово разносят и от себя добавляют.
— И вы не можете справиться с четырьмя бабами? — недоверчиво спросила Никифорова.
— Это непросто, поверь! — заметил Мазепов. — Никто не рассчитывал, что сама «мадам Огурцова» этой ситуацией заинтересуется. Она никогда раньше про балет не писала. Ее прикончить пытались, всякие проблемы в реале создать… А когда это не вышло, сам не знаю, что произошло. Все, что она говорит, обладает какой-то силой. Каждый раз самому хочется ее фразу закончить: «Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!»
— Надо выявить эту ее связь с нашим балеруном! Вообще у меня были предположения, что при этом случае надо весь Интернет зачистить! — мстительно заявила Никифорова.
— А я боюсь, что именно эта угроза и заставила ее оголить штыки, — возразил ей Мазепов. — Сейчас по любому поводу, касающемуся театра, все читают только ее! И не так важно, что мы скажем или сделаем, как то, что в результате скажет она!
— Ты сам должен понимать, что все это ерунда! — зло оборвала его Никифорова. — Делаем все, как договаривались. Это мы представляем театр!
— Уже нет, — тихо ответил Мазепов. — Она уже заявила, что театр — это Николай, а мы все — дармоеды и паразиты.
— Вот сволочь! — вырвалось у Никифоровой.
— Не то слово! — подтвердил Мазепов. — Причем, пишут эти огуречные дамы так, как не всегда за деньги пишут. Вернее, чувствуется, что пишут не за деньги. Значит, совершенно нельзя предположить, что они там напишут… Деньгами-то хоть как-то проконтролировать можно.
— Ну, так перекупи ее! — не выдержала пресс-секретарь.
— Боюсь, что после того, что с ней уже сделали, это не имеет смысла, — грустно усмехнулся Мазепов. — только сунемся — запалим всю операцию. Вот, прочитай, что я тут нацарапал.
Телефон Никифоровой опять зазвонил, она взяла трубку, но все ее раздражение мигом улетучилось от властного холодного тона звонившего мужчины: «Слушай, Окипета, вы совсем уж там? Почему новость о нападении индексируется в Интернете вчерашним днем? Вы заранее вот это напечатали?..» Никифорова под действием голоса позвонившего на глазах вытягивалась в струнку так, как никогда не вела себя даже при директоре театра. Голос зачитал выдержку.
Нападение на Мылина, судя по видеозаписи, произошло в 23:07. Плеснув балетмейстеру кислотой в лицо, преступник сразу же убежал. Спустя четыре минуты пострадавший, пытавшийся все это время промыть лицо снегом, добрался до будки охранника. Артист попросил сторожа вызвать скорую помощь и позвонить его жене. Дарья Антоновна прибежала к месту покушения на ее мужа уже через 11 минут. На кадрах видно, что Мылин находился в шоковом состоянии, он спотыкался, падал, поднимался на ноги и вновь валился на снег. Прибывшие на место медики диагностировали у артиста химические ожоги кожи лица и роговицы глаз.
— Как эта заметка в газете могла появиться в тот же день? — тихо спросил Никифорову голос по телефону, от которого у нее остекленели глаза, а лицо будто смерзлось и превратилось в камень. — Кто занимался хронометром по минутам? Вы в курсе, что в полиции уже дали интервью на пленку, что вызов получили в 23:02, а выехали на место преступления в 23:05? Или думаешь, Каллиопа не поймет, что звонок потому и прозвучал раньше, что у этих гавриков смена заканчивалась? Ты понимаешь, что сейчас надо тянуть время, чтобы все это стерлось у всех из памяти?
— П-понимаю, — замёрзшими губами ответила Никифорова.
— Всех выгоняй нагнетать, поняла? — приказал ей нестерпимо холодный голос. — Чтобы перекричали всех!
Никифорова лишь беспомощно кивнула трубке, услыхав гудки отбоя.
Мазепов хотел пошутить на счет ее очередного звонка, но осекся, увидев приоткрытый рот Никифоровой, из которого торчало множество слишком мелких и острых зубов. Взгляд ее словно повернулся вовнутрь, потому что зрачков он в ее глазах не увидел.
Множество глупых обрывочных мыслей проносилось в его голове, пока она расправляла свои ужасные когти и крылья. По щекам потекли горячие слезы, в который раз он давал себе слово больше не засиживаться с пресс-секретарем по ночам… Опустив голову, чтобы не видеть ее абсолютно белых слепых глазниц без зрачков, он пытался взять себя в руки, чувствуя волны внезапно накатившего ужаса. И когда она одним рывком оказалась возле него, он лишь крепко зажмурился, безвольно опустив руки, пока в нем в последних конвульсиях билась преданная им душа.
— А правда, что вашего худрука Мылина облили мочой? — спросил телефонную трубку старик, сидевший в курульском кресле, украшенном медузиными головками по подлокотникам. Выслушав визги трубки про то, что старым людям надо все же совесть поиметь, он безмятежно ответил: «Вам бы тоже не мешало святой водой в рожу плеснуть!»
— Скажи, что ты делаешь? — спросил его внезапно появившийся в комнате молодой человек в белой тоге, обнажавшей его красивые руки с широкими браслетами. — Ты думал, что я не спрошу?
— Нет, я знал, что вы спросите, — пожал плечами старик. — Поэтому торопился хоть что-то сделать, успеть…
— Видео успел разместить в Интернете, насколько я вижу, — сказал Холодец, кивнув на раскрытый ноутбук. — Окипете успел отзвониться… И это все твои успехи на сегодня?
— Ну, кто-то успел и поболее меня, — ответил старик.
— Я тебя зачем оставлял? — сам себя спросил Гермес, сделав старику жест, что не нуждается в его ответе. — Даже камею позволил тебе оставить! Я думал, что ты сможешь организовать не только очередной наезд на Каллиопу, но и… энергетов ваших. Чтобы они заставили ее отказаться от своей миссии и от жизни! Ты должен был еще в первый раз доказать, что раз человек придерживается какой-то «миссии», то он ненормальный и нуждается в принудительном психиатрическом лечении!
Последние слова красавец кричал так, что зазвенели стекла и вазочки в античной гостиной. Старику показалось, что фигурки античных героев на выставленных тарелках и черепках и черепках начинают оживать под действием гнева этого невероятно холодного и прекрасного существа, которому ему всегда хотелось покориться, чтобы навсегда окаменеть и раствориться в его воле.
— Я все так и делал, все испробовал, — ответил он на крик вечно молодого бога, удивляясь своему спокойствию. — Всю жизнь я не давал старшим музам объединиться, поверить в себя. А с этой… какая-то промашка получилась. Всю осень на нее шли наезды правоохранительных структур, а так получилось, что из-за того, что с нее первой начали отработку репрессивных мер, это как-то… притянуло к ней сущности
