— Не совсем подходит к случаю, — с большим сомнением ответил сатир. — Сегодня приветствуются стихи про лебедей. Вы хоть в курсе, что Вергилия называли «мантуанским лебедем»? И многие поэты удостаивались такого имени. Ведь и у вас пик карьеры — это «Лебединое озеро». Пришли! Садитесь здесь!
— А разве мне не надо подойти к тем дамам? Чтобы как-то обозначиться? — покорно спросил его Николай.
— Расслабьтесь! — махнул на него штанами сатир. — У нас тут важная мистерия — проводы Лебедя. В качестве символа чистоты инициированных и всего такого прочего. Никто ни к кому в душу не лезет, никого ни к чему не принуждает. Дамы решили выступить на вашей стороне исключительно ради собственного удовольствия. А вы так настрадались, что за такое по морде бить надо, а не пытаться обозначиться. Давайте, я вам подушку подоткну. Удобно? Еще подушек принести?
— Спасибо, удобно! — недовольно сказал Николай, потому что сатир, взбивая подушку, нечаянно попал ему кулаком в бок. — Вы мне тех рулетиков еще принесите и дикого вепря, если можно.
— Сейчас! — с готовностью сказал сатир. — И виночерпия к вам пришлю! Если подушки понадобятся, вы у Эвтерпы выдерните, не стесняйтесь! Она семь подушек под себя загробастала!
Сатир ушел, и Николай мысленно согласился, с его выбором места. Хотя пара дополнительных подушек нисколько не помешала бы. Но сам вид окруженного дубравой лесного озера, в котором отражались звезды, поразил его величием и покоем, которого так не хватало в жизни, особенно, в последнее время. На потемневшую водную гладь прямо с ночного неба на неподвижную опускались снежно-белые грациозные птицы. Коснувшись воды, они превращались в тоненьких прекрасных девушек, среди которых Николай узнал и Гелю. Она танцевала так, что у него захватило дыхание, и выступили непрошенные слезы.
Сидевшие напротив него четыре женщины в белых хитонах так же завороженно глядели на озеро. Ветер донес до Николая слова высокой светловолосой дамы со строгим лицом: «А в целом неплохо получилось с гусями-лебедями, не переживай!» Она протянула руку и похлопала по плечу женщину, сидевшую слева от нее через пустовавшее кресло с резными подлокотниками.
Самой молодой из них была невысокая полноватая особа, которая, только взглянув на необыкновенно красивых девушек-лебедей, обратилась к подругам, сосредоточенно смотревшим на озеро: «А можно в финале написать, что в процессе уменьшения и последующего увеличения мы резко похудели на пятнадцать, тире двадцать килограмм?» И дамы привычно по-гусиному шикнули на нее: «Заткнись!»
Николай догадался, что это и есть Эвтерпа, потому что к ней подошел сатир с его штанами на шее и попытался отнять пару вышитых бархатных подушек. Дама ловко отбивалась от него, пригрозив, что сейчас устроит ему «лебединую песню».
Тут две прекрасных нимфы начали с радостным приветствием сервировать возле него стол, в руке у него оказался большой кубок, который тут же наполнил сатирвиночерпий, и он потерял интерес к бою подушками, развернувшемуся между музами и сатирами, бежавшими на помощь к своему товарищу, явно терпевшему поражение.
Самая худенькая муза, вцепившись в кудри несчастного сатира со штанами на шее, заорала, что он не имеет право портить им культурное мероприятие своим жлобством.
— Так она ведь семь подушек взяла! — чуть не плача, сказал сатир, растирая густую шевелюру. — Это же неправильно, когда у одних — семь подушек, а у других — только одна. Надо же на всех поровну поделить.
— Вот иди и штаны эти на всех подели! — ответила ему Клио. — Мы в кои веки на балет вырвались, а он тут к нам лезет подушки выдергивать! Можно как-то не сбивать пафос текущего момента?
Николай пожал плечами, отвернувшись от них к озеру. Глядя танец белых, будто светившихся под луной девушек, он боковым зрением заметил, как Эвтерпа стала на подушки ногами и громогласно сообщила, что больше не может сдерживаться. Протянув руки к скользившим по воде девушкам, она нараспев стала декламировать стихи Константина Бальмонта, которые Николай когда-то читал.
Душа погружалась в долгожданный покой, а благоухающая природа послушно откликалась поэзии. На последних строчках возле озера появился чем-то смутно знакомый ему принц, с восторгом протянувший руки к Геле. Рассмотреть принца он не успел, в этот момент его кто-то опять ткнул в бок, и до боли знакомый голос произнес прямо над ухом: «Хорошо сидим!»
Он обернулся, с удивлением увидев рядом с собой могучего старца в алой тоге, закрепленной на правом плече круглой бронзовой бляхой.
— Добрый вечер! А там — Игнатенко? — тихо спросил он Хроноса.
— Он самый! — подтвердил тот.
— А я думаю, что так Геля успокоилась, не плачет… Спасибо, даже не надеялся! — окончательно растрогавшись, поблагодарил его Николай.
— Думаешь, мне делать нечего, да? У меня забот — полон рот, — ответил Хронос, набивая рот куском вепря. — Ты понятия не имеешь, сколько сдерживалось время! С конца XIX века заставляют наверстывать! Мне лишние неприятности совершенно ни к чему! Это Каллиопа так написала, будто каждую ночь к заповедному Лебединому озеру прилетают девушки-лебеди, где их на камушке уже поджидает принц, которого под микитки доставляют сюда два гуся — один белый, другой серый. И видеться они могут только ночью!
— Красиво написано, романтично даже, — похвалил Николай.
— Там еще много чего написано, до утра не разгребешь. Длинющий список… но понемногу управимся! — кивнул Хронос, пододвигая к себе большое блюдо с нарезанными овощами, сыром, щедро поливая его оливковым маслом. — Но с этого дня день уменьшается на гусиный шажок, а потом созвездие Лебедя до весны покинет эти широты. И уж там не разгуляешься с гусями-лебедями… Значит, понравилось тебе у нас?
