— Большое спасибо, все хорошо! — сдержанно поблагодарил Николай.
— И как это понимать? — повернулся к нему Хронос, подцепляя пару рулетов с его тарелки двузубой вилкой.
— Ну, вы ведь для этого спрашиваете, чтобы я за все вам сказал большое человеческое спасибо? — ответил ему Николай, снисходительно фыркнув. — Огромное вам спасибо, что меня с такой помпой вышибли из родного театра!
— Да для очистки совести и спрашиваю, мне вообще фиолетово, — ответил Хронос, почти опустив лицо в блюдо с тушеными овощами. — Сказали гуся послать, я и послал. Вот не знаю только, зачем непременно за прессой было гусей посылать.
Ответить Николай не успел, потому что на шее у него повисла балерина Владимирская, закричав на всю поляну: «Коля, а помнишь, как мы с тобой в «Лебедином» танцевали? Ты даже представить себе не можешь! Мы с Маришей сюда на гусе прилетели!»
— Да что вы говорите? — услышал Николай сзади ернический голосок. — На гусе? Да как такое могло произойти?
Оглянувшись, он опять увидел вместо Хроноса — наглые часики, осторожно вытягивавшие бронзовыми лапками его единственную подушку. К часам с хохотом подбежала дочка Владимирской, пронзительно крикнув Николаю прямо в ухо: «Дядя Коля, у меня теперь две балетные пачки! Я тоже буду в «Лебедином» танцевать!»
Вместе с Владимирской и Маришей прибыла и захваченная по пути Эрато, стоявшая сейчас посреди поляны в полной растерянности. В лунном свете она выглядела почти бесплотной из-за прозрачной короткой комбинации на бретелях, украшенной фестончиками из атласных розочек. К ней подошла нимфа и быстро переодела ее в красивое платье с богатой драпировкой, отчего Эрато сразу стала похожа на одну из античных кариатид.
— А вы так часто собираетесь? — с любопытством спросила известная журналистка.
— Нет, только по особым случаям, — ответила Мариша, повиснув на ее ноге. — Обыденное течение жизни было принято прерывать пиром, особенно, накануне новых испытаний!
— Что-то вы сегодня удивительно вежливы, никого в озеро не уронили даже, — тихо сказал часам Николай.
— Так оно ж для лебедушек! — скучным голосом ответили часы и со скрипом прозвонили народную песню.
С появлением Эрато все вокруг до краев наполнилось любовью и страстью, даже темная листва над головой будто дышала пряной поэзией летней ночи. Николай с сожалением подумал, что всегда больше любил философскую лирику, а сейчас, когда душу переполняла светлая печаль о быстротекущем времени, на ум не приходило ни одного подходящего стихотворения, кроме «Если» Киплинга, которое он после увольнения прочел на одной столичной радиостанции. Подслушав его мысли, часики продекламировали басом последние строчки стихотворения.
— Измерять все надо секундами! — довольно подчеркнули часы скрытый смысл стихотворения. — Тогда ты — человек! На английском это звучит немного иначе, более жестко, «ты — мужик!». Сегодня лучше вспоминать те стихи, которые живут только на русском.
— Ничего для такого случая не могу вспомнить, — смущенно признался Николай.
— Сейчас Владимирскую увидел, вспомнил ее Царевну Лебедь.
— Ой ты еще Марину Цветаеву прочти, времен Гражданской войны, — проворчали часы, в которых опять просматривался облик грандиозного старца.
— Сегодня надо отодвинуть заботы на завтра! — обратился Хронос к Николаю. — А завтра будет новый, другой день… Который тоже надо прожить в полную силу! Ведь неизвестно, наступит ли он для тебя! Нельзя откладывать жизнь до завтра, что почему-то с легкостью делают в России с чужими жизнями… А Лебедь в небе не останавливается ни на минуту! Послушай-ка, она уже до Есенина добрались.
Николай обернулся к четырем дамам, но увидел на месте только трех, самая высокая побежала играть в салки с Мариной. А Эвтерпа, протянув руки к Геле и Игнатенко, страстно обнимавшимся за нависшей над берегом ракитой, снова декламировала вслух, твердо стоя на отвоеванных подушках.
