меня деньги? Впрочем, я вижу, что и у вас теперь проблемы, хотя Дашка уверяла, что все будет иначе.
— Да, не смог оправиться после дефолта, — признался Антон Борисович. — Но я все-таки сомневаюсь, что твой идеал — пиво, толстый живот и рыбалка…
— Я, конечно, утрирую, — ответил зять, растирая поясницу. — Я рисую идеал, но несколько сниженный. Хотя для большинства — это именно идеал. И я хотел бы быть этим большинством, принадлежать к нему. Но не могу, судьба по-другому сложилась. Думаете, мне легко видеть, как все эти деятели искусств снимают сливки с моей короткой карьеры, таская тех же девчонок для эскорт-услуг попечителям? Вот и стараюсь компенсировать разочарование, чем могу.
Антон Борисович по достоинству оценил прямоту и откровенность зятя. Все эти его амурные похождения были способом преодоления обстоятельств, которые от него не зависели. Дела самого Антона Борисовича шли все хуже, а потребности увеличивающегося семейства росли. Пусть его несколько покоробило, что зять оказался настолько прагматичным и заурядным человеком, идеалом которого были мечты советского «авангарда всего общества», но это приносило значительное облегчение и самому Антону Борисовичу, испытывавшему раньше нечто вроде комплекса неполноценности перед зятем, посвятившим себя искусству. Он понимал, что куда лучше сможет договориться с человеком, мечтающем о пиве, рыбалке и нормальной половой жизни, чем с известным премьером, поставившем себе непостижимые для других «творческие задачи».
Окончательно задуматься о собственной роли в этих балетных историях, начинавших донимать его все больше, Антона Борисовича подтолкнула травма, полученная зятем прямо у дверей театра. Через неделю после их разговора, в день премьеры, он выходил после репетиции, когда огромная железная дверь подъезда со всего размаха въехала ему ручкой по бедру, разорвав внутри на 12 сантиметров четырехглавую мышцу бедра.
Зять поначалу ничего не понял, он дошел до машины, доехал до дома, но как только попытался выйти из машины, понял, что нога не разгибается. На «скорой» его доставили в больницу, где обнаружилось сильное внутреннее кровотечение. Два дня речь шла не о том, чтобы он смог танцевать на премьере, а о том, что он вообще уже никогда не сможет танцевать. Антон Борисович понял, что любая случайность может оставить его дочь с капризным инвалидом на руках — без профессии и каких-либо перспектив в жизни, да вдобавок без штампа в паспорте.
За все время болезни никто из театра ему даже не позвонил. Несмотря на то, что зять получил вполне производственную травму, за лечение пришлось платить самим. Театр не сделал ни малейшей попытки уделить своему сотруднику хотя бы толику внимания, что явно угнетало мужа дочери. Спустя два месяца глухого молчания раздался звонок, и управляющий балетом, как ни в чем не бывало, спросил зятя: «Добрый день, у нас «Жизель» будет на следующей неделе. Вы не хотите станцевать?»
И после двух месяцев походов с зятем по врачам, где пригодились его давние связи в МВД, Антон Борисович твердо решил как-то заняться этой новой для себя областью. Зять при нем вслух думал, куда бы с толком вложить те сбережения, что у него были, чтобы это могло обеспечить его самого и семью. Антону Борисовичу после «крысят» вкладывать было почти нечего. Мысль о том, чтобы привязать зятя к внукам — если не штампом в паспорте, то общим бизнесом, все больше импонировала его деятельной натуре.
Пока в балете все решали люди с мировыми именами, пока у Дашеньки не было никаких шансов выделиться на фоне Владимирской и других прим, — он испытывал гнетущий «комплекс чужака» и тягостное чувство непреодолимости «входного барьера» в новой для себя области. Но как только понял, что новый директор театра по всем ключевым постам расставляет несведущих в балете людей, без корней и связей в этой кастовой профессии, но с деловой хваткой и хорошо понятным ему умением «выстроить схемы» — он почувствовал, что и перед ним открываются новые возможности. Да, пусть он ничего не знал о балете, как говорится, «изнутри», но отлично видел, как новый директор собирается повысить рентабельность заведения для себя и новой команды менеджеров. Здесь на Антона Борисовича работал весь его опыт с начала 90-х годов, для которого вовсе не нужно было порхать по сцене в балетной пачке, видя в кошмарах разрыв связок и суровую критику.
Он лишь понимающе усмехнулся, узнав, что новый директор и министр культуры, после череды скандалов с постановками спектаклей, где в качестве «героев нашего времени» были выведены бомжи и проститутки, — закрыли театр на реконструкцию в связи с тем, что «более 70 % здания пришло в негодность». Понимая, что к этим финансовым потокам его не подпустят, он понял, что сможет выстроить небольшой ручеек денежной речушки рядышком, чтобы помочь зятю и дочери. Он почувствовал и в себе тот необходимый в каждом новом деле подъем, когда все обстоятельства складываются необходимыми пазлами в основе нового предприятия.
Свою роль сыграл и его тайный интерес к балерине Владимирской, становившейся на глазах «публичной фигурой» со знакомыми ему признаками «публичности» по истории с Генеральным прокурором. Он сразу выявил для себя закулисного режиссера всей ее скандальной популярности, все дальше отталкивавшей ее от балетных кругов, понимая, что в свои схемы он должен включить и его «интересы». Однако откровенность Владимирской сразу позволила Антону Борисовичу выделить для себя трех новых сотрудников театра, которых она ругала больше всего, уверяя всех, что в Санкт-Петербурге именно они входили в «ближний круг» художественного руководителя балета тамошнего театра, занимавшегося распилом средств на новых постановках и на всех гастролях труппы за рубежом.
Больше всего Антона Борисовича интересовал один из новых сотрудников по фамилии Мазепов. Вначале 90-х он в 30 лет стал самым молодым руководителем филармонии Санкт-Петербурга после внезапной смерти ее директора, бессменно руководившего филармонией в течение сорока последних лет и создавшего славу этого учреждения. Антон Борисович выяснил, что перед приездом в столицу Мазепова со скандалом изгнал с поста директора филармонии очень известный дирижер, — за растрату средств, вырученных на гастролях возглавляемого им оркестра. А как уверяла «пустившаяся во все тяжкие» Владимирская, Мазепов всегда выезжал за рубеж за неделю до начала гастролей театра. Там он не только заранее получал наличными все гонорары театра за предстоящие спектакли и концерты, но и договаривался с «нужными людьми» о приемах, которые устраивались в самых престижных «точках». Излюбленным местом для устройства таких приемов стал Версальский дворец, который он снимал, не считаясь с расходами. Поскольку представители прессы, политической и финансовой элиты общества приглашались на приемы заранее и, как правило, без жен, — в ходе спектаклей они могли облюбовать себе достойный предмет «театрального романа», а затем позвонить любезному распорядителю и сообщить имя избранницы. Наиболее красивые балерины должны были являться на эти приемы, потрясавшие своей роскошью, со строгим указанием Мазепова — ни в коем случае не отказываться от самых настойчивых «ухаживаний» под угрозой изгнания из театра и из профессии. Дашу не всегда брали на заграничные гастроли, а уж на приемы приглашали и того реже, по поводу чего Антон Борисович не знал — радоваться ему или огорчаться. Начертив на бумажке парочку схем, отражавших новые тенденции в развитии классического искусства, он твердо решил действовать именно через этого молодого, но опытного и предприимчивого человека. Он понимал, что при всех своих амбициях его зять так и не поднимется с роли пусть и талантливого, но малоинициативного исполнителя.
Не поставив своего зятя в известность, Антон Борисович сделал две вещи, где помощь балетного премьера ему не требовалась. Он открыл в налоговой инспекции новое предприятие «Классические традиции», указав себя его единственным учредителем, и, призвав на помощь все свои связи в МВД, записался на прием к руководителю Федерального агентства по культуре и кинематографии, недавно перешедшему на эту должность с поста министра культуры.
В соответствии с кодами ОКВЭД при регистрации Антон Борисович указал в видах деятельности организацию отдыха и развлечений, намереваясь принять деятельное участие в гастролях театра и продаже билетов на спектакли. Но основной его целью было и распределение ролей, чтобы упрочить положение дочери. Он видел, что этим мало интересуется не только директор театра, но и художественный руководитель балета, на должность которого был приглашен не слишком выдающийся танцор Батманский, не только не имевший такого послужного списка, какой имел зять Антона Борисовича, но и не являвшийся даже гражданином России. Антон Борисович вспомнил свои давние страдания по столичной прописке и вновь удивился наступившим временам, когда в людях на ключевых постах стали ценить не
