по губам пена.
Владко свалился на трупы.
Хильдико дождалась сумерек, сняла ставни и пустилась в путь. Прохладно стало ночью, всё тепло день забирает, клонится дело к осени.
Колышутся верхушки яблонь, грозят кистеньками, лунной лудой частокол покрылся. Раскалил небо докрасна кузнец-Громовник — да уже остудил: звонкая вышла броня, лёгкая. Воздух — как будто холодное лезвие ко лбу приложишь: остыть, отдохнуть. Только над лесом полоска лазоревая.
Лунная выдалась ночь, ясная. Обнадёжила на быстрый путь, только посул не исполнила. Выбивается из сил соколица, ниже спускается, в ветвях путается. Вот досада ведь — зацепилась ожерельем за верхушку сосновую, порвалась нить, рассыпались камешки, прощай, Владиславов подарок…
Опустилась на ветку, заплакала.
— О чём горюешь, девушка?
Прямо под ней, на корнях, устроилась девица — нитку крутила, серебряно-белую. Лунный свет лёг на прялку за поясом, и казалось, прядётся сам луч.
— Заблудилась, — Хильдико почувствовала, не стоит пока правду говорить.
— Смотрю, ты от Искоростеня летишь. Из дома убежала? Слезай, не бойся. Тебя никто не тронет, звери сюда не ходят.
Свейка спустилась. Глянула на незнакомку… Будто своё отражение в зеркале видит. Девушка обследовала её оборванный мужской наряд:
— Не жалеешь себя. Пойдём, переночуй у меня, тут близко. Поешь, отдохнёшь.
Хильдико обернулась — шагах в десяти от сосны серебрилась речушка. На другом берегу вертела колесо мельница. Против солнца вертела. Маленькая, как игрушка…
— На мельнице живёшь? Не страшно? — спросила Хильдегарде, с трудом изображая удивление.
— Нисколечко, — хозяйка отщипнула луч ногтями и заткнула за пояс готовое веретено. — Пойдём.
Гостья не стала перечить. Такая удача — она уж отчаялась.
Откуда ни возьмись слева от колеса выросли мостки. Хозяйка мельницы взяла путницу за руку и перевела по доскам. С торца была дверь — и крылечко, совсем как у жилой избы. Из-под ступенек высунулась чёрная морда — то ли волка, то ли пса — перемазанная молоком.
— Тихо. Свои, — чересчур уж ласково произнесла девушка. Яловичные туфельки ступали совсем бесшумно.
Изнутри мельница оказалась гораздо просторнее — точно хоромы. По стенам всё лавки резные, под лавками ларцы, воронёной сталью окованные, посередине — жернова. По всей поверхности рисунок высечен: звери, и птицы, и твари болотные, цветы диковинные, деревья невиданные. Блестят — как из горного хрусталя. Стучат, а муки в желобах не видно. Вокруг желобов — столбы не столбы, неотёсанные, кряжистые, побеги сквозь кору пробиваются, листочки малахитом играют. А в одном — вообще дупло. Выскользнула белка, прытью своей ствол опоясала, наверх ускользнула. Подняла голову Хильдико: а где крыша? Только кроны тёмные и небо звёздное, и луна клубком перекатывается.
Нащупала девушка оберег под рубашкой, два пояса — голое тело обвили. Не дадут пропасть. Не должны.
Приладила хозяйка прялку к донцу, убрала веретено в шкатулку.
— А теперь говори, как нашла меня?
— Ты меня с дороги угостить хотела, — набралась Хильдико смелости. Перед зеркалом страшно — когда не поймёшь, кого видишь. Себя или нет?
— Так всё готово, угощайся, — Хозяйка показала на стол. Мгновенье назад его не было… Дичь розовая, парная, и рыба пряная, и птица, и яблоки спелые, мёдом налитые, малина, смородина, ежевика — чего только нет… В кувшинах и мёд, и брага, и взвары, и травы настоянные… Всё бы опустошила, желудок жгутом скручивает… Но вспомнила: домой вернуться надо. Взяла ножку утиную.
Откусить не успела — скрипнула дверь, вошёл мужчина, весь чёрной шерстью покрытый и в шкуры одетый. Человек — не человек, зверь — не зверь, по половицам когтями стучит, из-под полы — змеиный хвост волочится.
Поставил на стол блюдце, причмокнул, усы у него были в молоке.
— Лакомка… — покачала головой Хозяйка. — Пойдёшь — иль на гостей моих посмотрищь?
— Свои, значит? — иззелена-жёлтые волчьи глаза окатили полынным настоем. — Не ты потеряла? — когтистая рука залезла за пазуху и выползла с жемчужным ожерельем. Целым — словно только что Владко отдал. — Ты ешь, ешь, косточку сохрани, пригодится.
— Теперь и не чужие мы, за одним столом ели, — Хозяйка стукнула чашей о чашу Хильдегарде. — Теперь расскажешь, как нашла меня?
Свейка пожала плечами:
— Случайно. Я за луной летела: тебя на ней видела. Остановилась — и встретила тебя.
— Ну наконец-то: кто-то понял. А я уж и дождей не посылала, и сама за твоим братом ходила, и княжичей звала, и в голос плакала… Никто и бровью не повёл. А Велес рассказал мне, — положила руку полузверю на плечо, — князь просил не беспокоить больше. Дескать, и так одни горести…
Велес? Вот он какой…
— А ты кто? Назови себя.
— Зови меня Светолика. Сестру мою — Темнолика. Она мельницу мою забрать хочет, колесо сломать, жернова разбить…
— Тогда быть беде на весь род людской? — Хильдико вспомнила Доброгневину песенку.
— Слыхал? Уж и песню сложили. А хоть бы кому дело было, — Светолика почесала Велесу за ухом. Ухо было острое, звериное. Он заурчал.
— И тебе моя помощь нужна? Если Велес тебе не поможет, что же я могу сделать?
— Я в бабьи ссоры не мешаюсь, — пророкотал Лесной Князь. — Дай-ка лучше ещё молока.
Светолика щёлкнула ему по уху и протянула полное блюдце.
— А что он сделает? Зверей натравит? Она их не боится. Она не слабее его, не слабее меня. Мы ведь сражаться — пожалуйста, колдовать, оборачиваться — пожалуйста. Знаки давать. А обманывать не умеем. А её надо хитростью. Так только люди способны.
«Ещё пугать до полусмерти», — подумала Хильдико. Вслух сказала:
— Что ж, если надо, я помогу.
— Спасибо тебе. Она придёт, когда луна спрячется. А скоро дождь. Поторопиться надо.
Зверь поймал языком последнюю каплю:
— Ну, вы колдуйте, девоньки. Я жернова посторожу, — и лёг под деревом дуплистым.
Хозяйка хлопнула в ладоши — стол исчез.
— Слушай меня, Хильдико. Мы с тобой схожи как сёстры…
— Мне притвориться тобой?
Сама ведь всё соображает…
— Да, это может помочь. Она придёт из болота, как только темно станет. Придёт — и будет в дверь стучать, аж стены ходуном заходят. Не пустим — колесо сломает. Тогда добро на земле закончится, а зло прибывать будет. Пустим — жернова разобьёт. Тогда новая жизнь не родится, а старая не продлится, а болезни лечиться перестанут.
Хильдико повернулась к сияющим камням: стучат тихо, гулко. Как сердце. А вокруг цветы пробиваются. Конюшина, незабудки, ноготки… Вал под полом ворочается, колесо толкает. Выше колеса — вода живая, ниже колеса — мёртвая…
— А с какой стороны болото?
— С этой. Через реку она не пройдёт, по мосту даже. Ещё она облик птичий принимает…
— Птичий… На птиц силки обычно ставят…
— Так то у тебя два пояса. Из них и сплети.
— Да их не хватит, Светолика! Шутишь надо мной?
— Не бойся, хватит. Я бы пряжу свою дала, но сестра её уже знает, знает, как из неё
