зоны. Самый простой и надежный способ – сфабриковать обвинение в «крысятничестве», то есть – воровстве среди солагерников. Пойманный на таком деле заключенный становился изгоем и лишался права голоса до конца срока.
Желание защитить Комлева побудило Бориса к действию. Сначала он пытался разубедить Фридмана тем доводом, что с политическими оппонентами нельзя бороться уголовными методами. Но Мишка только зло ухмылялся и смотрел на него как на блаженного. Фридман даже не вступал в спор с Борисом, хорошо зная его романтическое прекраснодушие. Он, наверное, просто пожалел, что неосторожно начал разговор о мести в присутствии своего приятеля. А Курихин чем дальше, тем больше впадал в отчаяние. На его глазах готовилось неправедное дело. Было горько то, что оно готовилось его идейными товарищами, но каким образом их остановить, он не знал. Проведя несколько бессонных ночей, Курихин решился на невозможное. Улучив момент, Борис подошел к дежурному офицеру рабочей зоны и сказал ему, что хочет увидеться с «кумом». На следующий день он был вызван под благовидным предлогом в административное здание, где его ждал в отдельном помещении оперуполномоченный спецотдела КГБ Виктор Щербаков. Этот молодой, цепкий офицер имел незаурядное обаяние и отличные способности оперативника. Курихин пришел к нему спасать Аристарха, а через некоторое время почувствовал, что и сам имеет потребность в общении с этим человеком. Между ними стала появляться симпатия. Щербаков сразу понял, что имеет дело с чистой душой, не способной пойти на агентурную работу среди своих товарищей, и не стремился склонить Бориса к этому. Однако он обладал другим, весьма ценным для этой ситуации качеством.
Виктор Щербаков попал в Дубравлаг по распределению после пяти лет обучения в Высшей школе КГБ, которая давала солидные специальные и политические знания. В школе читался курс по подрывным идеологическим диверсиям противника, и он хорошо владел этим материалом. Разговор с Курихиным начался с уголовного дела Бориса, а потом незаметно перерос в долгий диалог о жизни. Постепенно Курихин стал понимать, какая сложная и напряженная борьба за души советского народа идет на идейном фронте. Теперь ему стало открываться, что вся высокопарная фразеология о правах человека и демократии со стороны диссидентов является либо ложью, либо проявлением глупости. Настоящими заправилами этой кампании, прятавшимися за спины диссидентской братии, были враги его страны, страстно желавшие ее развала и подчинения их воле. Чем дальше, тем больше Курихин осознавал, что настоящим смыслом идейной борьбы против СССР было устранение стратегической опасности для международного финансового капитала и взятие под контроль несметных богатств этой страны. Для врагов СССР его территория как и прежде оставалась притягательным лакомым куском пирога. Лишенные возможности захватить этот кусок силой, они взяли курс на обман и мистификацию населения.
А опасность от Комлева Щербаков отвел достаточно простым способом. Он вызвал главного заговорщика Фридмана к себе на беседу (эта форма работы являлась широко распространенной), попросил написать небольшое объяснение по поводу производственного конфликта в рабочей зоне, оставив его ненадолго в кабинете в одиночестве. Приближалось обеденное время, на столике у окна под белой салфеткой стояло блюдо с кусками жареной курицы, салатом и графинчиком водки. Фридман не смог побороть позыва плоти. Он отхлебнул немного водки и съел кусочек курицы. Этого и надо было оперуполномоченному, потому как мясо было щедро нашпиговано чесноком. Как только Миша вернулся в барак, аромат этого деликатеса стал щекотать унылые носы заключенных. Таким образом на авторитете Фридмана была молчаливо поставлена точка, потому что старожилы зоны знали: только своих стукачей «кумовья» угощают на встречах вкусными обедами.
Чем ближе надвигался день выхода на свободу, тем тяжелее было Курихину сделать свой выбор. Внутренне он давно перешел на сторону Аристарха и активно занимался самообразованием, выписывая себе доступную литературу. В то же время внешне он еще примыкал к крылу диссидентов, хотя вел себя пассивно и в дискуссиях не участвовал. Все его прошлое было связано с этим направлением, и он не мыслил себе разрыва со своей средой. Немалую роль в этом играло и его намерение выехать в Израиль. Как представителя диссидентов его, конечно, примут там «на ура», а как сторонника Аристарха Комлева – едва ли. Оставаться же в Союзе не имело смысла. Здесь все пути, кроме отъявленно диссидентского, для него закрыты.
Курихин не знал, что предпринять. Ехать в Израиль и заниматься тем, что уже перерос и считал вредным, он не хотел. Оставаться в СССР и влачить жалкое существование в социальных низах – не соответствовало его жизненным установкам. Борис мучительно думал о дальнейших путях своей жизни. Им овладевало ожесточение против диссидентщины, которая обманула его, неопытного парня, использовала в своих целях и будет до конца использовать таким же образом, если он сам не вырвется из ее пут.
Сумев взглянуть на деятельность диссидентов другими глазами, он увидел, что среди них есть немало честных и искренних людей, стремящихся противодействовать жестокой машине коммунистического режима, но все они являются слепыми орудиями закулисных сил, стремящихся подорвать СССР совсем не ради общечеловеческих ценностей.
Однажды ему в голову пришла простая и ясная мысль: место его – среди тех, кто борется с этими силами, которые ненавидят его страну. Они – враги его народа. Промучившись несколько бессонных ночей, Курихин пришел к Щербакову и изложил просьбу связать его с представителями советской разведки. Он решил выехать на Запад и работать там на Москву в качестве агента.
Прежде чем в Дубравлаг приехал Данила Булай, большую подготовительную работу провел Щербаков. Он основательно изучил мотивы и серьезность решения Бориса, закрепил его готовность охарактеризовать тех, кого Курихин считал своими идейными и политическими врагами, подробно разобрался с перспективами его устройства за рубежом. Данила ехал на встречу с уже сформированным в общих чертах агентом.
За неделю пребывания Данилы в сто первой зоне они подружились и понравились друг другу. Курихин был помещен в штрафной изолятор – за намеренно совершенное нарушение, и Булай мог работать с ним целыми днями. Однажды Курихин рассказал Даниле об Аристархе, а затем Булай смог увидеть того со стороны.
Потом Борис Курихин освободился из заключения и покинул Советский Союз. Документы он оформлял на выезд в Израиль, но, как и многие другие диссиденты, из пересыльного пункта «Джойнта» в Вене повернул в Германию. Вскоре по заданию ПГУ Борис осел в Западном Берлине и подъехавший к тому времени Данила установил с ним связь. Всю первую командировку Булая в ГДР они успешно сотрудничали. Борис занимался выявлением агентуры израильских и американских спецслужб в эмигрантских организациях и делал это очень ответственно. Однако после ряда операций над ним нависла опасность разоблачения. Москва приняла решение законсервировать этого ценного агента. Связь с ним прекратилась. Некоторое время спустя Курихин уехал в США, а Данила возвратился на Родину.
Теперь здесь, в мордовской деревеньке, Данила Булай сидел за одним столом с Аристархом.
Глава 3
Любовь и вера
Странная выдалась ночь, странная встреча. Когда гости улеглись спать, Аристарх ушел в свою мастерскую, что располагалась в кирпичном полуподвальчике дома, натопил дровами каменную печку и закурил, облокотившись на древний столярный верстак, коим пользовался еще, наверное, прадед хозяина дома. В мастерской пахло березовыми дровами и дымком от печки. В маленьком оконце подвывал сквозь щель ночной ветерок. Комлеву не спалось. Не то появление чекиста разбудило в нем старую боль, не то настала пора очередных дум, какие бродят стайками где-то рядом с сознанием, а потом заполняют голову и начинают мучить день и ночь.
Аристарху было о чем думать. Когда-то блестящий выпускник Ленинградского университета, молодой доцент исторического факультета, счастливый муж и популярный публицист, он неожиданно для себя, как в обрыв, упал в неволю, совсем не предполагая, как глубок и темен этот обрыв. Все началось с кухонных дискуссий нескольких близких друзей, единомышленников и собутыльников. Все – выпускники одного курса, все увлеченные историей ребята, они не могли ограничиться только материалами, которые предлагал им учебный курс. Всеми правдами и неправдами искали они дополнительные источники, конечно же, находили и упивались ими, плохо различая, насколько объективны и полезны были эти работы. Как бы там ни было, движение этой группы к имперско-православному направлению мысли было закономерным. Они хорошо видели, что в университете существует засилье профессоров, которые барьером стояли на их ознакомлении с трудами русских философов XIX и начала XX веков и сознательно отсекали все попытки углубиться в
