Ольга работала по двадцать часов в сутки, забыв про сон и отдых, но получая при этом своеобразное наслаждение. Пытки, которые она устраивала для подследственных давно превратились для нее в оргии, потому что она испытывала при них острые оргазмы, невозможные в обычных условиях. Она стала зависимой от этой разновидности садизма, берущей человека в плен хуже наркотиков. Когда-то на курсах повышения в Москве Ольга видела документальные кадры об экспериментах немецких ученых- психологов над крысами. Ученые вживляли микроскопический электрод в «зону удовольствий» головного мозга грызуна и проводили в клетку рычажок включения импульса. Крыса быстро обнаруживала, что прикосновением к рычажку влечет острое наслаждение. Через некоторое время животное превращалось в автомат, который бесконечно жал на рычажок, падал от усталости и снова поднимался, чтобы жать на рычажок, вплоть до полного истощения сил. Теперь она напоминала собою это млекопитающее, рычажком которого стала жизнь других людей.
Приведение высшей меры в исполнение обычно происходило ночью. Приговоренных к расстрелу выводили небольшой подвальчик под зданием управления и группами по 4–5 человек расстреливали залпом отделения солдат из комендантского взвода. Однако с залпами не ладилось. Молоденькие солдаты вынуждены были стрелять почти в упор и тут постоянно случались происшествия. У некоторых отказывали нервы, и они падали в обморок, другие стреляли с закрытыми глазами и только ранили приговоренных, были и такие, кто впадал в истерику и кричал: 'Лучше меня убейте'. Это особенно касалось случаев, когда расстреливали врагов народа из числа крестьян, потому что почти все солдаты были набраны из деревни. Разбираться с такими случаями должен начальник ХОЗУ, которому подчинялся комендантский взвод. Но Сергей всеми правдами и неправдами старался избежать этой участи и исчезал из управления под удобным предлогом.
Поэтому однажды, не найдя Сергея, дежурный позвонил Ольге и та спустилась в подвал вместо мужа. Там она увидела группу приговоренных, стоящих у стенки и взбешенного командира отделения, который не мог заставить солдат стрелять. Среди приговоренных врагов народа из починковских крестьян стояла девушка лет двадцати, которую Ольга два часа назад обвинила в пособничестве английской разведке. Девушка работала почтальоном и якобы была связной между английской разведкой и ее агентами в Починках. Девчонку оговорил сексот из местных жителей, которому она отказала в приставаниях. На допросе та догадалась о причинах ареста и плача голосила – 'он меня в солому повалил, а я ему по яйцам коленкой…' Сейчас она стояла у стены сжавшись в комок и явно не осознавала происходящего. Вчера утром ее схватили у починковской почты, а сегодня в ночь поставили под расстрел. Единственное чувство, которое можно было прочитать в ее глазах, был ужас. Она посинела от страха и тихонько подвывала. Видимо девушка и стала причиной того, что солдатики не могли стрелять.
'Мест не хватает в камерах, приходится постоянно освобождать, толком поработать с ней не удалось. А можно было бы…' – подумала Ольга. Она взяла у командира отделения револьвер, велела построить отделение и подошла вплотную к приговоренным. Три мужика и девчонка. Мужики нестриженые, оголодавшие, в драной одежде. Всех взяли тоже по доносу в доме одного из них по 58 статье – агитация и пропаганда. Пили самогон и клеветали на советскую власть. Сейчас стоят, трясутся – кому умирать хочется. Но поздно трястись. Нечего было клеветать.
Отделение построилось. Ольга оглянулась на солдат и сказала:
– Вот как надо.
Она уперла револьвер девчонке под ложечку и нажала на спуск. Раздался приглушенный выстрел и девчонка беззвучно съехала на пол. Она умерла мгновенно. Ольга давно знала, что для того, чтобы попасть в сердце, надо стрелять под ложечку, только слегка направить дуло в левую грудину. Потом она отошла от приговоренных и сказала:
– Этих сами кончайте.
Уже поднимаясь из подвала на первый этаж, услышала отзвук залпа.
После этого она стала частенько спускаться в подвал и упражняться в стрельбе в упор.
Тотальные чистки не могли обойти ситуацию в ее семье. И без того уже полностью выхолощенный, их семейный союз приближался к окончательному исчезновению. Ольга подозревала, что частые поездки мужа к родителям кроме всего прочего имеют под собою и одну особенную основу. Наверняка глубоко верующая свекровь забивала ему мозги религией и талдычила о смирении и прочих реакционных вещах.
И хотя Ольгу это уже мало волновало, потому что муж стал для нее чужим человеком, темные существа внутри заставляли ее с озлоблением встречать мужа при его возвращениях из Кстова. Они каждый раз узревали в нем особую просветленность и словно цепные псы кидались в атаку. Однако Сергей словно не замечал окаянства жены и не поддавался на скандалы. Это вызывало в ней дополнительные приступы бешенства.
Наступила очередная весна, а с нею для семейной пары Ольги и Сергея настал час испытаний.
Московская бригада добралась до друзей Сергея Василия Кошкина и Матвея Сладкова. Обоим предъявили обвинение в шпионаже в пользу иностранной разведки и шансов выжить у них не было. Основанием послужил донос одного из их сотрудников. Доносы в ту пору ценились не менее вещественных доказательств и оставалось всего лишь получить от обвиняемых признание в содеянном. Однако признательные показания выбить не удалось. Оба чекиста происходили из коренных пролетариев, прошли закалку нуждой и голодом в юности, повидали в своей работе немало всякого и держались героически. Оба знали, что им больше не жить и оба решили уйти из жизни по-мужски.
На сей раз Сергей вышел из своего состояния отстраненности и начал действовать. Он напросился к начальнику управления Матвею Погребинскому, которого знал много лет, положил на стол рапорт об увольнении из органов, удостоверение и пистолет.
– Матвей, я больше не могу. Творится черное дело. Лучшие чекисты гибнут. Кошкина и Сладкова знаю с молодости. Они не могут быть врагами народа. Подписывай рапорт о моем увольнении.
Начальник управления смотрел на Сергея устало и отрешенно. Он уже знал, что руководитель бригады Семен Ушиевич отправил в Москву запрос о взятии его в разработку. В той ситуации это могло означать только одно: опрос нескольких сотрудников и сексотов с целью написания постановления об аресте и дальнейшая Голгофа в роли врага народа. Комиссар третьего ранга Погребинский служил в органах с 1924 года и хорошо знал, как такие вещи делаются. Ему и самому приходилось ими заниматься раньше, но вот жизнь сделала необъяснимый кульбит и он попал в безжалостные тиски чистки. Тиски, из которых не было выхода. Он слишком много знал, чтобы надеяться на положительный исход своей судьбы. За ним придут со дня на день. Погребинский твердо решил не отдавать себя в руки 'чистильщиков' и пустить себе пулю в висок.
Матвей вздохнул, отодвинул от себя пистолет и удостоверение Сергея и сказал:
– Ты прав, Сергей. В стране творится черное дело. Только те, кто его творят, сегодня при силе. Думаю, товарищ все Сталин знает и все санкционирует. Не может быть, чтобы о таких больших чистках он не знал. Вот так, товарищ заведующий хозяйством. И что теперь делать? Разбегаться всем? Не поможет. Надо будет, везде достанут. Мне точно не убежать, а ты, глядишь, проскочишь, это черное время переживешь и еще пользу принесешь. Видишь, как мало старых чекистов осталось. Всех 'чистят'. Так что держись. Рапорта твоего не подпишу. Иди, Сергей.
Однако Доморацкий не успокоился и напросился на прием к руководителю московской бригады майору госбезопасности Семену Ушиевичу.
Ушиевич происходил из семьи одесского биндюжника и с детства отличался склонностью к приключениям. Его подпольная работа в Одессе в период борьбы с разного рода гетманами вынесла его в разряд мелких руководителей областного ЧК, но даже это повышение не соответствовало его натуре. Схватить удачу за хвост, хорошо выпить и повеселиться, залезть под юбку аппетитной девчонке было его образом жизни. Он был человеком конкретных поступков, не склонным к кабинетным размышлениям и философским умозаключениям. Тем более неожиданным для него стал стремительный рост за последние
