двухсот самолетов. Противостоявший нам 4-й немецкий воздушный флот был, по-видимому, намного сильнее. Тогда мы, конечно, не знали, что в нем насчитывалось 1875 самолетов и соотношение сил составляло девять к одному в пользу противника. Наземным частям нашей армии остро недоставало автотранспорта, гусеничных тягачей. Когда подумал о лазаретах БАО, даже сердце сжалось: многие из них при передвижении могли рассчитывать только на подводы…
Встав из-за стола, решил тотчас же идти в штаб, к Одинцову.
То утро мне хорошо запомнилось: высокое, еще не раскаленное жарой нежно-голубое небо, густые кроны тополей, просвечиваемые первыми лучами солнца, чистый воздух, тихие улицы… Тяжко стало при мысли, что не сегодня-завтра мы покинем этот город и сюда войдут фашисты…
Немцы перешли в наступление 9 июля, нанося главный удар в направлении Миллерово. Только тот, кто летом сорок второго года сам был на Южном фронте, может представить себе, чего стоило командованию воздушной армии организовать боевые действия, обеспечить планомерный отход частей, эвакуировать склады боеприпасов, снаряжения и продовольствия…
Штаб 4-й воздушной армии переехал из Лисичанска в Шахты 8 июля. В течение двух суток, предшествующих перебазированию, мы с Павлом Константиновичем Быковым буквально разрывались между армейским телефонным узлом связи и складами. Надо было перевезти на новое место все медицинское имущество, вплоть до последнего пакета перевязочных средств.
Нас ни на минуту не покидала тревога и за лазареты передовых БАО. По поступавшим сведениям, там резко увеличилось количество раненых. Между тем полевые подвижные госпитали (ППГ) и эвакогоспитали меняли свое расположение.
Под вечер Быкова и меня вызвал к себе Алексеев. Дивизионный комиссар выглядел очень усталым, но оставался спокойным и собранным. Со свойственной ему неторопливостью задал несколько вопросов. На главный вопрос — ясна ли основная задача санслужбы на ближайший период — тут же ответил сам:
— Раненых летчиков надо во что бы то ни стало сохранить в пределах лечебных учреждений фронта и тем самым обеспечить их быстрое возвращение в строй. — Немного помолчал и, легонько постукивая ладонью по столу, задумчиво добавил: — Знаю, что авиаотделения в ворошиловградском и ростовском эвакогоспиталях по независящим от вас обстоятельствам прекратили свое существование. Ищите иные пути и способы решения этой задачи.
Приехав в Шахты, узнали, что в Лисичанск ворвались немцы. Сердце заныло, когда я представил себе, как рушатся знакомые дома в этом городе, как горят окрестные населенные пункты…
10, 11 и 12 июля мы, пользуясь армейскими средствами связи, внимательно следили за перемещением наших частей, узнавали о героических делах наших воинов.
471 БАО обеспечивал боевые действия авиаполка в Близнецах. Последние самолеты улетели оттуда уже в критический момент, когда взлетно-посадочную полосу начала обстреливать не только артиллерия противника, по и его минометы. Батальону пришлось с боем оставлять аэродром. Лазарет вывез всех своих раненых — восемь человек.
Старшим врачом в этом БАО был военврач 3 ранга Ястребов. Хорошо помню и его командира — майора Жернового. Кстати, они крепко дружили между собой, были, кажется, земляками.
Так же, с боем, совершили отход 464-й и 348-й батальоны аэродромного обслуживания. «Милые мои, — думал я, вспоминая молодых женщин, с которыми познакомился в Красной Поляне. — Как же, должно быть, вам трудно пришлось!» В то же время радовался: среди них есть хирург.
13 июля отправился в Каменск, где базировались наши авиационные части. От Шахт это 70–75 километров. Прилетел туда в полдень. В это время многие летчики и техники находились в столовой, остальные дежурили возле самолетов.
Лазарет БАО располагался неподалеку от аэродрома, в нижнем этаже кирпичного здания. Только я добрался до него, как завыла сирена, извещая о воздушном налете.
А вскоре послышались гул «юнкерсов», визг и взрывы бомб. Врачи и сестры кинулись на аэродром.
Санитары начали выносить раненых. Их был не один десяток, многие в тяжелом состоянии. Легко раненные шли сами. Одна бомба угодила прямо в столовую, несколько разорвалось на взлетно-посадочной полосе.
Силы и средства медслужбы БАО были слишком незначительны, чтобы стольким раненым оказать помощь. Возникла растерянность. Некоторые врачи и медсестры бестолково суетились. А над аэродромом продолжали кружить «юнкерсы», делая все новые заходы. Воздух стал кислым от запаха тротила.
Я призвал медперсонал к спокойствию. Начальнику лазарета, имевшему некоторую хирургическую подготовку, посоветовал в первую очередь произвести сортировку раненых. Старшему врачу приказал послать несколько санитаров на поиски автомашин.
Не будучи хирургом, я изучал и хорошо помнил «Указания по военно-полевой хирургии». Не навязывая своего мнения, осторожно подсказал начальнику лазарета организовать первую врачебную помощь и подготовить раненых к эвакуации в госпиталь.
Возвратившиеся санитары доложили, что достать транспорт невозможно. Старший врач тем временем выяснил, что общевойсковой госпиталь перегружен и наших раненых принять не может. Сообщил также, что У-2, на котором я прилетел, цел и летчик ждет меня, Я решил немедленно вернуться в Шахты, взять там какие-нибудь машины и приехать за ранеными. Сказал, что вернусь не позднее чем через четыре часа.
С изрытого бомбами аэродрома У-2 взлетел благополучно, и вскоре мы приземлились на шахтинском аэродроме. От дежурного позвонил Быкову. Минут через двадцать подъехали две полуторки с военфельдшером. Не теряя времени, мы тронулись в путь.
При выезде из города увидели, что на шоссе творится что-то невероятное. Навстречу нам сплошным потоком двигались автомобили и повозки, шли беженцы. По обочинам гнали стада овец и коров. Вместе с уходящим населением отступали и войска. Поток то и дело закручивался наподобие водоворота, выплескивался через колеи, наезженные по грунту, ломал придорожные изгороди и сады.
Треск моторов, скрип колес и многоголосый говор оглушали. В белесом небе через короткие промежутки времени появлялись черные силуэты «юнкерсов» и «мессеров», а на земле вставали столбы огня и дыма. От этой картины сердце рвалось на части.
Нечего было думать о том, чтобы проложить себе путь напрямую. Мы свернули на проселочную дорогу и кое-как добрались до Каменска.
За время моего отсутствия БАО уже уехал и аэродром опустел. Нам сказали, что раненых отнесли на вокзал. Мы поехали туда, но среди множества перебинтованных людей своих не нашли. Объехали те немногие лечебные учреждения, которые еще оставались в опустевшем городе, — летчиков не обнаружили. За городом отчетливо слышался грохот артиллерийских орудий. Надо было уезжать. Подъехав к одному из домов, в подвале которого скопилось немало раненых воинов других родов войск, согласились взять их. Находившийся при них врач очень обрадовался. Тяжелых мы положили в кузов на подстилку из сена. Между ними посадили остальных.
Обратный путь был долог и труден. Ни один из госпиталей, встречавшихся в пути, раненых не принял. Двое в дороге умерло. Наконец какой-то госпиталь взял наших тяжелых, но с условием, что столько же их раненых мы эвакуируем в Шахты. Разумеется, мы это сделали.
Сдав раненых в шахтинский госпиталь, я отпустил военфельдшера с его полуторками: он был из авиадивизии. Сам же добрался до штаба и рассказал Быкову о своих мытарствах. А предстояла более неприятная миссия: доложить вышестоящему начальству о потере следов раненых летчиков.
— Александр Николаевич, — твердо, но без раздражения сказал Быков, штаб готовится к переезду. Имейте это в виду. А сейчас прошу вас пойти в лазарет БАО, который стоит здесь. Там тоже скопилось много раненых. Помогите эвакуировать их вместе с лазаретом. Возьмите столько машин, сколько потребуется. Действуйте от имени командующего. Все равно часть аэродромной техники придется сжигать или взрывать, — добавил он, о чем-то зная, но недоговаривая.
Через несколько минут я был в лазарете. Одноэтажный особнячок, где он размещался, стоял в глубине большого сада. Когда я подошел к нему, воздух огласился воем сирен. Снова я угодил под бомбежку.
Коллектив лазарета был слаженным, дружным. Люди не растерялись и сразу же начали выводить и выносить раненых в сад, где были вырыты щели. Действовали быстро, сноровисто, но без лишней торопливости, стараясь не причинить раненым новых страданий. Особнячок освободили вовремя: вскоре совсем рядом с ним упало несколько бомб.
Я приказал готовить лазарет к эвакуации и пошел разыскивать командира и комиссара батальона. Они без промедления выделили нужное количество машин.
Как только автомашины подъехали к лазарету, я направился в штаб тыла армии. Помещался он в здании школы. Перед моими глазами предстала такая картина: в автомобили с работавшими моторами люди спешно грузили штабное имущество. На улице неподалеку от штаба зияла огромная воронка, видимо от пятисоткилограммовой бомбы. На крыше соседнего одноэтажного дома лежал вверх колесами маленький автобус, заброшенный туда взрывной волной. К нему по приставной лестнице поочередно поднимались командиры, там находились их личные вещи…
Не найдя помощника начальника тыла, с которым надо было поговорить, я вернулся к зданию, которое занимал штаб армии. Не успел войти в подъезд снова объявили воздушную тревогу.
На этот раз налет немецких бомбардировщиков был массированным. Небо покрылось одуванчиками разрывов зенитных снарядов, но «юнкерсы», казалось, не обращали на них внимания. Одна группа самолетов образовала круг над железнодорожной станцией. Вскоре на землю посыпались бомбы. Мне даже уши заложило от воя и грохота.
Из штаба все люди выбежали во двор. Падали они где попало, поскольку щелей отрыли мало и они не могли вместить всех. Неподалеку от меня, возле машины-радиостанции, легли на землю генерал Вершинин, дивизионный комиссар Алексеев, полковник Дроздов и подполковник Одинцов. Я представлял, какую ярость испытывал командующий воздушной армией, видя армаду вражеских самолетов, хозяйничающую в нашем небе… Одна бомба разорвалась поблизости, просвистели осколки. Был ранен радист, не выходивший из машины, — осколок пробил стенку будки.
Час спустя штаб начал грузиться в автомашины. Он переезжал в Новочеркасск.
Армия находилась в непрерывном движении с 6 июля. Картина отступления была тяжелой. Из-за нехватки автотранспорта бойцы и командиры тыловых частей и технический состав в основной своей массе шли по дорогам в пешем порядке. На тракторах, лошадях и вручную буксировались неисправные самолеты. Иногда приходилось уничтожать запасы горючего, боеприпасы и материально-техническое имущество, чтобы его не захватил противник. Батальоны аэродромного обслуживания, обеспечив боевые вылеты на одних площадках, частью сил в тот же день трогались в путь, чтобы к вечеру или утру следующего дня прибыть на новый аэродром. Непосвященному человеку могло показаться, что происходят какие-то стихийные действия никем не управляемых войск.
Но это было не так. Штаб воздушной армии сумел и в сложной обстановке сохранить управление войсками. Они хотя и несли потери, но отходили организованно.
В тяжелые дни отступления особенно отличились воздушные разведчики. Летая днем и ночью, иногда в грозу и дождь, подвергаясь атакам немецких истребителей, они постоянно обеспечивали командование воздушной армии необходимыми данными о противнике.
Летчики также внимательно следили за продвижением своих наземных войск, систематически докладывая о месте их нахождения. Чтобы не ошибиться, не спутать их с противником, они, как правило, летали на малых высотах. А нередко даже вынуждены были садиться на ближайшей удобной площадке, чтобы
