Авиаторы вели боевые действия на пределе человеческих возможностей. Совершая ежедневно по нескольку вылетов, летчики очень часто поднимались с одного аэродрома, а садились на другом, так как за это время прежние уже оказывались в зоне боевых действий наземных частей.
Огромную нагрузку испытывал тыл армии, возглавляемый генерал-майором П. В. Коротаевым, Надо было отыскивать новые аэродромы, добывать горючее и боеприпасы в районах довоенной дислокации авиашкол и авиачастей, а также на железнодорожных станциях.
С 21 июля по 17 августа самолеты 4-й воздушной армии совершили более 10 000 боевых вылетов. Действия авиации сыграли значительную роль в срыве замысла противника по окружению и уничтожению войск Южного фронта.
Хочу привести выдержки из дневника М. Н. Полякова, относящиеся к этим дням.
«Связной из армии привез приказ начальнику РАБ полковнику М. А. Васильеву развернуть временную базу и принять авиаполки в Мечетинской и «Гиганте».
Большая, красивая, цветущая станица Мечетинская. Здесь, за Доном, а теперь и за Манычем, значительно спокойнее. Наши бомбят и штурмуют объекты в занятом противником Ростове и переправы. «Работают» неплохо. Пока фашистам не удалось форсировать Дон.
…Сегодня перебазирование. Все утро вдали не умолкает канонада. Нас бомбят. Работы много. Еле держусь на ногах. Радует, что имущество санслужбы постепенно собирается, личный состав приходит в себя. Стоит невыносимая жара.
…Бои идут у Б. Орловки, которую мы оставили три дня назад. Немцы лезут напролом, наши с боями отходят. Боеприпасов почти нет. Горючего ни капли. Летчики и техники, рыдая как дети, сегодня сжигали свои СУ-2. Кто-то сказал, что этих старых самолетов не жалко, дадут «илы». Его чуть не убили.
…Редкие селения, попадающиеся на пути, спешно эвакуируются. Картина тяжелая. Полная беспомощность женщин и детей. Невозможно смотреть им в глаза. Немцы бомбят почти каждую деревушку. Под обстрелом дороги.
Пылает Буденновск. Вывезенный из него госпиталь бездействует, тащится вслед за войсками. Гибнут медикаменты, ценное имущество, перевязочные материалы. Кое-что я отправил в наши лазареты. Ни армейских, ни фронтовых складов поблизости нет, а сельские аптеки пусты.
…Едем и едем по знойной, безводной степи. Вокруг ни деревца, ни ручейка. Степь ровная как стол. Только на востоке, в направлении Каспия, сквозь дрожащую дымку вырисовываются невысокие барханы. Пыль не оседает. Техники, «безлошадные» летчики, комсостав — все идем пешком: на машинах раненые и больные да необходимое имущество.
А ночь холодная. Костры разжигать нельзя. Скрытно кипятим чай только для раненых.
Где бы ни остановились — сейчас же ставим палатку операционную. Поскольку в одной колонне все лазареты БАО, в хирургах недостатка нет. Оперируем, в основном, удачно. Своих раненых никому не передаем. Довезем их хоть до Кавказа. Успокаиваем раненых летчиков, которые боятся, что мы сунем их в какой- нибудь ЭГ и они отобьются от армии…»
Мне кажется, сопоставление этого и приведенного выше отрывка из дневника одного человека дает представление об изменении самого характера нашего отступления после 21 июля. Были такие же, а подчас и большие тяготы, возникали угрожающие, а порой и отчаянные ситуации. Должно быть, некоторых охватывало непонимание: «Куда мы откатываемся? Доколе?» Но нервозность, граничащая с паникой, уступила место иному душевному состоянию.
Как и все, кто пережил войну, не могу обойти молчанием факт огромного мобилизующего значения приказа № 227 Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, с которым армия ознакомилась в эти дни. В нем говорилось о том, что «отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину». Командный и политический состав обязан обеспечить резкий перелом в военных действиях. Необходимо объявить решительную борьбу трусам, нарушителям дисциплины. Исход войны решается именно сейчас. И люди нашли в себе такие внутренние резервы, о которых, может быть, даже не подозревали.
— Александр Николаевич, вы можете полететь в Солдатско-Александровскую?
Настойчиво потряхивая за плечо, Быков вывел меня из состояния тяжелого забытья. Сиял день, а я лежал на лавке в душной хате с земляным полом. Никогда до этого не испытывал такого чувства полной разбитости. Пережил такую ненависть к врагу, такое душевное страдание, описать которые невозможно…
Два часа назад здесь, в заполненной войсками станице Кавказская, воспитательницы вывели на прогулку малышей из детского сада. Пошли с ними на поляну, подальше от домов и грохочущих по улицам машин. Вдруг в небе появился и снизился «Мессершмитт-110». Фашист, видимо, вел разведку и теперь решил освободиться от груза бомб. Какую же цель он выбрал? Описав несколько кругов, он рассчетливо метнул бомбы в детей, сидевших на поляне. Большего варварства, слепой злобы, человеконенавистничества невозможно себе представить! Было много убитых, раненых, искалеченных на всю жизнь малышей. Когда хирурги в лазарете ампутировали кому ручку, кому ножку и делали другие операции, слезы застилали им глаза. Побывав в лазарете, я пришел в свою хату, упал на лавку и словно провалился в яму…
— Лететь? Куда? Зачем?
— Туда прибыл штаб двести шестнадцатой истребительной авиадивизии. Она понесла большие потери. Расспросите Жилина (это был начальник санслужбы дивизии), где, когда и куда эвакуированы раненые летчики.
Узнайте, чем нужно ему помочь. Он по званию старше нас с вами и, по-моему, избегает обращаться с просьбами.
— Слушаюсь, Павел Константинович. Тогда заодно из Солдатско-Александровской я попробую добраться до Георгиевска, получить со склада какое-нибудь медицинское имущество. Полагаю, что Жилин найдет автомашину.
— Хорошо. Сюда, в Кавказскую, не возвращайтесь. Штаб армии скоро снимется с места.
Через несколько минут я поднялся на У-2 в воздух.
Летел и думал, какую огромную работу выполняют самолеты связи. Без них штаб не мог бы так оперативно руководить действиями авиационных частей и соединений. Вражеские истребители охотятся за ними, хорошо понимая их значение. У нас погибло уже несколько летчиков и офицеров связи.
В Солдатско-Александровской увидел летчиков-истребителей, летавших на самолетах МиГ-3 и И-16. Это были люди загорелые до черноты, худющие, со впалыми глазами. От вопросов, касающихся здоровья, они отмахивались, как от чего-то нелепого. Всем нужен был отдых, но боевые вылеты следовали один за другим. По количеству машин дивизия едва ли представляла собой две полные эскадрильи.
Военврач 1 ранга Жилин, высокий, сутуловатый, в очках, бывший флагманский врач ВВС 9-й общевойсковой армии, доложил, в какие эвакогоспитали были вывезены раненые летчики. Многие оставлены в лазаретах БАО 32 РАБ. Были случаи, когда из подбитых самолетов летчики выпрыгивали с парашютом над ничейной территорией или в расположении наших передовых наземных частей. Их судьба не выяснена.
Осмотрев аэродромный медпункт (ПМА) и войсковой лазарет БАО (ВЛБ), я попросил начальника санслужбы дивизии посодействовать в получении полуторки. Он быстро нашел автомашину.
По пыльной дороге, периодически открывая дверцу кабины, чтобы взглянуть на небо, добрался до Георгиевска. Едва мы въехали в городок, как появились немецкие бомбардировщики. Мы с шофером переждали налет в большом саду. Сорвали и съели по нескольку сочных яблок. Потом разыскали фронтовой склад. В нем хранились большие запасы перевязочных материалов, хирургических инструментов, медикаментов.
Я приготовился к долгой процедуре оформления документов, но начальник склада, пожилой интендант 2 ранга, встретил меня чуть ли не с распростертыми объятиями. Он до сих пор не получил никаких указаний о перебазировании. Вздрагивающим голосом спросил меня, что будет со всем этим имуществом.
— Берите что хотите и сколько можете, оставьте только расписку, сказал интендант.
Мы быстро загрузили полуторку. Не очень уверенно я сказал интенданту, что санитарное управление фронта, наверное, не оставит склад без транспорта. Сам же с сожалением думал о другом: нужного количества автомашин для эвакуации всего имущества выделить не смогут, движение на железной дороге полностью парализовано. Склад придется сжечь или взорвать.
В Солдатско-Александровской я распределил полученные медикаменты и перевязочные материалы между санслужбами авиадивизии и РАБ.
28 июля перестал существовать наш Южный фронт: в его четырех общевойсковых армиях осталось немногим больше 100 000 человек. Эти войска вошли в состав Северо-Кавказского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза С. М. Буденный.
Пожалуй, наиболее драматические события, свидетелем которых мне довелось быть в дни отступления, разыгрались 4 августа в Ставрополе (тогда Ворошиловск).
Вплоть до подхода гитлеровцев город ни разу не подвергался бомбардировкам. Наполненный тыловыми воинскими частями, он жил сравнительно спокойной жизнью: работали все учреждения, кинотеатры, по вечерам в парке на танцевальных площадках звучала музыка.
В тот день, когда штаб 4-й воздушной армии прибыл в город и разместился в одном из флигелей городской больницы, немецкая авиация совершила первый налет на Ставрополь. Заполыхал огромный пожар на станционных путях, где стояли эшелоны с горючим. Черные клубы дыма окутали улицы. Гражданское население тотчас устремилось прочь из города. Начальник гарнизона, командир учебного танкового полка, выслал патрули, но они потонули в кишащем человеческом море. Не лучшим образом проявили себя командиры воинских тыловых частей и учреждений: они отдали приказ о немедленной эвакуации. Наспех погруженные автомобили ринулись из дворов и переулков. Образовались заторы. Этим воспользовалась авиация противника. Над городом появились «мессершмитты». Они сыпали мелкие бомбы, расстреливали людей из пушек и пулеметов.
С аэродрома авиационного училища, находившегося на окраине города, поднялось несколько наших истребителей. Над городом завязались воздушные бои. Пять-шесть «мессеров» было сбито.
Вдруг возник и мгновенно распространился слух, что в нескольких километрах в степи противник высадил крупный десант. Имея в своем распоряжении комендантский взвод, наш штаб смог оградить территорию больницы от метавшихся толп. Пожары вспыхнули и в городе. Комендант штаба приказал шоферам держать машины наготове.
К. А. Вершинин, его заместитель генерал Н. Ф. Науменко, дивизионный комиссар В. И. Алексеев всегда показывали пример мужества. Много раз штаб продолжал работать, когда неподалеку рвались бомбы. Сейчас командование тоже оставалось в помещении. Во дворе, в машине-радиостанции, то и дело начинал стучать движок: шел обмен радиограммами с авиационными частями и с соединениями.
Но было ясно, что в создавшейся обстановке штаб не сможет долго функционировать. Из Ставрополя нужно было уезжать.
Всего несколько часов провели мы в административном центре степного края. Приехали в оживленный, сравнительно спокойный город, покидали же горящий, почти опустевший. Пережить такое нелегко.
К 17 августа 4-я воздушная армия была отведена за реку Терек. Боевых действий она не прекращала ни на час. Особенно эффективными были ее бомбовые удары по мотомеханизированным колоннам противника, пытавшимся в период с 14 по 16 августа прорвать оборону 37-й армии на рубеже реки Баксан и захватить город Нальчик.
В течение трех суток частями и соединениями было произведено 1216 самолето-вылетов, уничтожено до 60 танков, 600 автомашин, разрушено три переправы. Но и наша воздушная армия несла значительные потери.
