этот период летчики 4-й воздушной армии. Поддерживая и прикрывая наши наземные войска, истребители в течение десяти дней провели около 100 воздушных боев. В этих боях и во время налетов на аэродромы противника советские летчики уничтожили более 80 вражеских самолетов.
Военврач 2 ранга Михаил Маркович Полонский, начальник санслужбы 229 иад, построил работу так, что аэродромные медпункты имели посты вблизи переднего края обороны. Они состояли из фельдшера и шофера-санитара полуторки, оснащенной всем необходимым для оказания первой помощи. Наблюдали сами за воздушным боем, если становились свидетелями его, и собирали в медпунктах сухопутных войск сведения о раненых летчиках, выбросившихся с парашютом или совершивших вынужденную посадку.
В числе четырех летчиков-истребителей из своей дивизии и 217 иад медпост подобрал капитана С. Мкртумяна. Он вел бой один с шестью «мессершмиттами». Сбил два, потом получил ранение в грудь. Его ЛаГГ-3 загорелся. Капитан сумел посадить машину на склоне горы, выбраться из нее и отползти в сторону. Минут через двадцать медпост был на месте взрыва самолета. Мужественному летчику оказали первую медицинскую помощь и доставили его в ПМА. Оттуда он был отправлен в Дербент. Я видел его в лазарете.
С. Мкртумян, П. Руденко и В. Шамшурин, повторившие подвиг Гастелло, были удостоены звания Героя Советского Союза.
Одобрив инициативу Полонского, я предложил ему и дивизионному врачу 217 иад Малаеву (с ним связался по телефону) немедленно послать людей на автомашинах в город для получения медицинского имущества. Разрешение санитарного управления Северной группы на это имелось.
Вскоре мне довелось встретиться и с военврачом 1 ранга Михаилом Петровичем Малаевым. Он доложил, при каких обстоятельствах погибли старший врач одного из полков дивизии и две вольнонаемные медсестры.
Михаилу Петровичу было уже более сорока лет. Среднего роста, всегда подтянутый, с умным худощавым лицом, он походил на строевого командира. До сформирования 4-й воздушной армии Малаев занимал пост флагманского врача ВВС 12-й общевойсковой армии. Он и теперь внимательно следил за состоянием здоровья личного состава, глубоко вникал в жизнь и быт летчиков.
У Малаева лучше чем у кого-либо была поставлена организация кратковременного отдыха авиаторов в расположении БАО. По его представлению командир части освобождал определенное количество летчиков на три — пять дней от боевой работы. «Отпускники» поселялись в небольших домиках неподалеку от аэродромов.
Бывая в частях, я не упускал возможности проконтролировать организацию отдыха авиаторов. Часто они размещались в землянках, а в теплое время года даже в шалашах. Важно было, чтобы уставший летчик, штурман или стрелок-радист имел возможность хотя бы ненадолго освободиться от нервного напряжения. Уменьшение утомления летного состава, а значит, повышение его боеспособности, являлось одной из важнейших задач авиационной санитарной службы.
До войны наблюдение за физическим состоянием летного состава велось постоянно. Каждый авиатор имел единую медицинскую книжку. Когда он переводился из одной части в другую, то на новом месте обязан был предъявить ее врачу. В деле медицинского контроля за летным составом существовала преемственность.
С началом войны такую документацию перестали вести. В большинстве штабов она была даже уничтожена — избавлялись от «лишнего» имущества. Но необходимость медицинского наблюдения за летным составом не отпала. Появились врачебные дневники. Полковые врачи вели их по-разному. Чаще всего они вносили туда результаты ежемесячных медосмотров, количество боевых и отдельно ночных вылетов, общий налет, число проведенных воздушных боев, перенесенных травм и аварий, сведения о лечебно-профилактических мероприятиях. Боевая нагрузка экипажей была весьма неравномерной, зависела от вида авиации (истребительная, штурмовая, бомбардировочная), оперативно-тактической обстановки, а также от характера выполняемых задач.
Наведываясь в части, я всегда проверял содержание дневников. В 217 иад эта документация велась хорошо.
5 ноября противник был остановлен на окраине Орджоникидзе. Больше того, его гизельская группировка оказалась в мешке. Начались бои по ее уничтожению. 11 ноября наши войска освободили Гизель, а в течение следующего дня продвинулись вперед на двадцать километров.
19 ноября перешли в наступление войска Юго-Западного и Донского фронтов, сутками позже — Сталинградского. Вскоре в междуречье Дона и Волги он завершил окружение крупной группировки противника.
Как ни тяжело было у нас, на Кавказе, мы понимали, что в Сталинграде советским воинам еще труднее и что именно на Волге будет предопределен дальнейший ход войны. Сковывая огромные силы противника, мы помогали сталинградцам. В свою очередь, Сталинград не позволял врагу еще более усилить свой натиск на Кавказе.
Конечно, я не могу сказать, что уже тогда, в конце ноября, мы так и говорили: «Оборонительный период войны кончился!» Но каждый воин нашего фронта не только чувствовал, а твердо знал: очень скоро придет час наступать и нам! Вся политическая работа в войсках перестраивалась на подготовку к наступлению. Ведь в начале войны мы только отступали. Надо было преодолеть этот психологический барьер.
В конце ноября положение на Закавказском фронте изменилось. В штабе воздушной армии считали, что в настоящее время противник располагает примерно 500 самолетами. Уменьшение их численности было следствием ударов нашей авиации по аэродромам противника, а также переброски части его военно-воздушных сил в район Сталинграда.
В 4-й и 5-й воздушных армиях насчитывалось до 600 самолетов. К нам, правда в небольших количествах, поступали уже боевые машины новых типов. В ВВС Черноморского флота имелось свыше 250 самолетов.
Перед воздушными армиями были поставлены конкретные задачи и четко определены районы боевых действий. Наша армия основными силами поддерживала Северную группу войск, а 5-я вместе с частями ВВС Черноморского флота Черноморскую группу.
В первых числах декабря меня вызвал заместитель командующего по политчасти Алексеев. На эту должность его назначили после отмены института военных комиссаров. Он получил звание генерал-майора.
Василия Ивановича не часто видели в Троицком. Он постоянно находился в дивизиях и отдельных полках. В этот же день, видимо, только непогода удержала его в штабе. Шел дождь со снегом.
— Как ваши жена и дочь? — был первый вопрос генерала.
Я поблагодарил за внимание и ответил, что недавно удалось повидаться с семьей. Жена со своей работой справляется. Дочь здорова.
— Александр Николаевич, — перешел он к тому вопросу, по которому вызвал меня, — Очевидно, вы и сами догадываетесь, что наступает время перебазировок, причем активных. — Лукаво сощурив глаза, он продолжал: Приходит пополнение. Словом, я хочу знать, как готовится санитарная служба к наступлению, что сделано, какие есть наметки?
Я готов был к ответу на этот вопрос. Сразу, как только разнеслась весть о начале разгрома гитлеровских войск под Сталинградом, меня не покидала одна мысль: «Когда такие события произойдут и на нашем фронте?»
— В сухопутных войсках наступил самый напряженный период учебы. Командиры учат красноармейцев вести уличные бои, решительно действовать в горах, форсировать водные преграды. Теперь я слушаю вас, — заключил генерал, сложив на столе крупные руки.
Доклад я начал с того, что старшие врачи авиационных полков обучают молодых летчиков оказывать самопомощь и взаимопомощь. Ведь от этого зависит последующий успех лечения пораженных в бою.
Алексеев слушал, не перебивая, но взгляд у него был отсутствующий. Похоже, что он пропускал мои слова мимо ушей. В самом деле, подумал я, может ли летчик одноместного самолета оказать себе помощь в воздухе? На бомбардировщиках и штурмовиках это тоже затруднительно сделать. Видимо, Алексеев хотел услышать о готовности медработников аэродромных пунктов и медицинских постов быстро оказывать помощь раненым авиаторам, посадившим самолет вне своего аэродрома. И я, перестроившись, начал докладывать именно об этом.
Рассказал также о своем намерении использовать для поиска летчиков и экипажей, выбросившихся на парашютах или совершивших вынужденную посадку, радиостанции наведения, которых в армии становилось все больше. Генерал тотчас оживился. Надо заметить, что он всегда живо интересовался новшествами, рационализаторскими предложениями. Требовал, чтобы о них незамедлительно докладывали ему.
— Что еще? — спросил он.
До нас доходили слухи о крайне неблагополучной эпидемиологической обстановке на территории, занятой противником. Поэтому в районы нового расположения я планировал направлять вместе с каждой передовой командой медицинского работника — фельдшера или врача.
— Хорошо, — одобрил заместитель командующего. — Ну а в каком состоянии санслужба РАБ и войсковые лазареты БАО?
Я ответил, что они находятся в подчинении помощника начальника сануправления фронта ВВС. Нам подчиняются лишь оперативно, хотя и неотделимы от воздушной армии. Такое положение, конечно, ненормально. Лазареты ослаблены пересмотром штата (в какой уж раз это производилось!), в них оставлен один военнослужащий — начальник, должности обслуживающего персонала — пять человек — должны занимать вольнонаемные, подобрать которых было практически невозможно. И вообще шесть человек в таком подразделении крайне мало. К тому же на начальника здесь возложены обязанности и хирурга, и терапевта, и невропатолога… Перечень положенного имущества также уменьшен, и — что особенно тревожно — исключен палаточный фонд. При частом и быстром свертывании и развертывании лазарета некогда и некому строить землянки, а на готовые жилища при наступлении не всегда можно рассчитывать.
Нахмурив брови, Алексеев покачал головой.
— Они что у вас там, — показал он глазами вверх, — не понимают?
Мне самому была непонятна недооценка Главсанупром лечебных учреждений в военно-воздушных силах. Я пожал плечами.
— Ладно, надеюсь, вы с Быковым по-прежнему будете работать рука об руку. Итак, помните, надо быть готовыми! Почему вы до сих пор без заместителя? — спросил генерал, прощаясь.
— На днях он прибудет.
В 81-м дальнебомбардировочном авиационном полку хорошо работал военврач 2 ранга Николай Петрович Алексеев, однофамилец члена Военного совета. Он служил в РККА с 1933 года, был начальником отделения военного госпиталя. Затем его перевели в ВВС. Среднего роста, с открытым лицом, энергичный, подвижный. Заметив у него административную жилку, я и предложил ему должность заместителя. Он согласился. П. К. Быков не стал возражать против его назначения.
Официальные указания представить план медицинского обеспечения наступательной операции воздушной армии еще не поступили. До конца года фронту, по-видимому, предстояло вести оборонительные бои. Северная группа войск наносила по врагу лишь локальные удары в районах Ачикулак, Ага-Батырь, Ишерская. Штурмовики 216-й смешанной авиадивизии генерала А. В. Бормана и ночные бомбардировщики 218-й авиадивизии полковника Д. Д. Попова уничтожали огневые средства и живую силу противника, совершали налеты на его аэродромы.
Декабрь сыпал снегом и дождем. В горах уже установилась зима, а из долин еще не ушла осень.
Во второй половине месяца приказом командующего ВВС за № 216 в 4-й воздушной армии был учрежден дом отдыха.
Мне позвонил по телефону Быков, спросил:
