желая предупредить влюбленных.
Гита оглянулась первой. За ней Филипп, растерявшийся при виде Беглишки.
— Здравствуйте, здравствуйте! — издали крикнул Аспарух, ободряюще помахав рукой.
Филипп и Гита стояли, все еще держась за руки.
Аспарух весело бросил им:
— Все прекрасно! Совет да любовь!
И тотчас скрылся в лесу, свернув якобы из деликатности на тропку.
Филиппу хотелось сказать что-нибудь, объяснить, но было уже поздно. Беглишки быстро удалялся по тропинке, и только его фуражка мелькала между деревьями.
Он прибыл в общежитие радостно возбужденный и сразу погрузился в будничные дела.
26
Борис уже занял свое место в ткацком цеху. Он явился в установленное время, зашел, как принято, к директору и секретарю партийной организации и приступил к работе на четырех станках, а не на двух, как ему было предложено.
Рабочее место ему отвели у выхода из цеха, возле окна, где было много света. В помощники дали юношу, ученика из школы трудовых резервов, который подготавливал ему шпули после шпулевки. Борис увидел в этом особое внимание к себе и воспрянул духом. По мере надобности подзывал паренька и указывал на некоторые особенности станка, который тот должен был освоить. Ученик смотрел ему в рот, ловя каждое слово. Это еще больше подогревало самолюбие Бориса.
— Ты вот что запомни, парнишка, если хочешь, чтоб у тебя работа спорилась: никогда не запускай машину! Она ведь вроде бы живая — ее надо вовремя кормить, чистить, приводить в порядок. Обидишь ее — и она тебя обидит, а то, чего доброго, и за руку цапнет.
— А разве не в каждой секции есть механик?
— Механик — это одно, а ткач — другое. Ткач не расстается с машиной, как мать со своим ребенком. А механик, что доктор, — приходит проведать больного. Ткач и машина — особая статья. Бай[9] Златан, наш мастер, бывало, подходя ко мне, говорил: «Твои машины, Борис, стучат лучше всех!» А он тонкий знаток своего дела. Моими станками не занимался, мне передоверил. Верно, случались и у меня неприятности: вместо песни вдруг хрип слышался — что-то скребло между щеткой и сновалками, машина будто давилась и хотела откашляться. Я поворачивал рычаг и останавливал ее. Только нагнусь, бывало, и сразу найду неисправность. Машина совсем как человек, сама тебя подзывает: «Поди сюда, вот тут у меня болит, в этом месте ослабло, почисти его!» Я живо почищу, смажу это место маслом, если требуется, и снова пускаю станок. И опять по цеху разносится песня, будто ничего и не случилось… Понял, юноша? Важно подружиться с машиной, полюбить ее, чтоб и она тебя полюбила.
Ученик с восторгом слушал его. Борис гордился первым успехом, радуясь, что сумел заинтересовать парнишку, и продолжал с воодушевлением поучать, не забывая и себя похвалить.
В этот день солнечно было в цеху и весело. Станки жужжали, как пчелы; ткачихи — соседки Бориса — одаривали его улыбками. А одна из девушек по случаю своей помолвки угостила шоколадными конфетами. Борис поздравил ее и с удовольствием съел шоколадку. Вспомнил, что и сам когда-то угощал всех в день помолвки с Яной.
Вспомнил и про Валю — он все еще не видел ее. И так горько ему стало, что слезы подступили к горлу, и он проглотил их вместе с конфетой.
Он уже знал, что Яна вышла за Манчева и теперь вместе с мужем и дочкой отдыхает в Варне. Борис встретится с ней, когда она вернется, и окончательно уладит вопрос о ребенке. Валентина должна знать своего отца. Нельзя держать ее в неведении. Борис обязан вступить в права отцовства, в суд обратится в конце концов, если заставят обстоятельства. Сделает все, чего не удосужился сделать до сих пор для своего ребенка — этого маленького, невинного существа, к которому чувствовал нежность.
Борис стоял между станками и следил за их работой. Прежде он мог на слух определить неисправность; теперь, пожалуй, это ему не удастся. Пряжа была хорошо накрахмалена, а ему все казалось, что влажность ее недостаточна, потому что увлажняющее устройство работало, по его мнению, не вполне удовлетворительно. Не допустить бы брака, особенно этих «поясов», «пояса» — самое страшное для новичка. Но Борис не новичок, он должен дорожить своим именем… Все остальное в порядке: шпулей достаточно, сновалки заправлены как полагается, основа хорошо натянута. Цеховой мастер, как видно, заранее обо всем позаботился, чтоб угодить Борису. Это радовало его. И мысленно он опять вернулся к прошлому, когда он, словно капитан на корабле, стоял посреди цеха и вся бригада была у него в руках. У его преемницы, Савки Рашеновой, вряд ли хватит ума и ловкости руководить бригадой так, как руководил Борис, но сейчас он прощал ей все, потому что был счастлив.
Борис вслушивался в удары берд, наблюдал, как отскакивают щетки, ощупывал готовую ткань и испытывал удовлетворение. Он и не заметил, как подошло время обеда. Даже световых сигналов о прекращении работы не видел. Казалось, не все еще было сделано для того, чтоб запастись радостью на весь день. Он сбросил серый комбинезон и пошел в столовую. Осматривая по дороге станки, Борис дивился, как много из них было заменено новыми, более совершенными. Соседнее отделение освободили от трансмиссий, из-за которых раньше было столько несчастных случаев. Все идет вперед, все развивается. Не исключено, что через год-два цех будет полностью автоматизирован. Будь Борис директором, он бы уже сейчас разработал генеральный план автоматизации — руководитель обязан внедрять новую технику.
Борис вошел в столовую и остановился в дверях, приятно удивленный, — зал был расширен за счет смежного помещения, служившего ранее складом. На столах были белые скатерти. Это и вовсе восхитило Бориса. «И к нам на ткацкие предприятия приходит культура», — подумал он, отыскивая глазами для себя стол.
Он выбрал место посередине зала. Ему хотелось сидеть в центре, чтоб видеть всех. На душе было легко и радостно. Неприятно поразило только то, что в зале не было ни картин, ни лозунгов. «Хоть бы плакат какой повесили о правилах гигиены или пользе питательной пищи!» — подумал он. Видно, до столовой у директора руки не дошли! А вот Борис на месте директора начал бы как раз со столовой, потому что здесь собираются все цеха. Он сегодня же сделает Руже замечание — мягко, но строго!
В памяти невольно всплыл вчерашний разговор с Ружей, и это несколько подпортило настроение. Ну да что с нее взять — молодо-зелено. Но она может стать неплохим руководителем, если будет прислушиваться к его советам!.. «Окружение!.. Вот оно, окружение… Посмотрим сейчас, кто сядет ко мне за стол!» И Борис огляделся.
Столовая быстро наполнилась. А народ все прибывал. Кругом шумели, разговаривали, звенели посудой, да еще и радио играло.
Борис критически наблюдал. Вот две девушки — улыбка до ушей… Когда бывало, чтоб молодые девушки не улыбались? Одна лукаво глянула на Бориса, но он не обратил на это внимания. Следом за девушками вошел солидный пожилой мужчина с широкой лысиной. Борису он был не знаком. Из новеньких, наверно. Стремительно вошла женщина, подкрашенная и нарядная, с папкой под мышкой. Кассирша — предположил Борис. Невысокого роста пожилой человек остановился у двери и долго осматривал зал. Это был Коею Минковский-Батинка, продавец из книжной лавки. Борис приветливо махнул ему рукой.
— Здорово, Коею! Проходи, чего озираешься!
Коею пристально поглядел на Бориса, переложил сетку с судками из одной руки в другую и ни слова не ответил.
— Ну, иди же сюда, иди, покажись мне!
Минковский не торопясь двинулся к Борису с равнодушным видом, будто книги научили его ничему не удивляться и сохранять невозмутимое спокойствие.
— Привет, привет, товарищ! — сказал он проходя мимо Бориса. — Что, пообедаем?
— Пообедаем. А ты вспоминаешь, кто я такой?
— Еще бы… Тебя да не вспомнить!
Батинка с тем же равнодушным видом поставил судки на стол, они явно обременяли его.
