матрац. Пыль окутала его, будто он стоял в дыму боя, готовый сразиться с противником.
— Макарка! — крикнул снизу Степан Егорович. — С потолка сыплется! Поаккуратней!
Макар спрыгнул с матраца и сказал оторопевшему Алёше:
— Они хотели сделать из нас рабов, как в Древнем Египте.
— Каких — в Египте? — спросил Алёша.
— Вы ещё не проходили про Египет, — сказал Макар. — Только мало чего они хотели, всё равно у них ничего не вышло. Ты сам, Алёшка, подумай: ну какие из нас с тобой могут быть рабы?
«Конечно, — подумал Алёша, — мы с Макаром всё равно бы стали сражаться и сражались бы изо всех сил, так, чтобы фашистов нигде не осталось ни одного».
Алёша вслед за Макаром спустился с лестницы. Его подхватили папины руки, подхватили и понесли.
— Вот он! — крикнул папа. — Вот он, наш сын Алексей!
Уже поздно. Алёша лежит в постели, укрытый одеялом. Он думает про своего папу и про то, о чём они говорили с Макаром на чердаке.
«Как же это могло случиться, что папа попал в плен?»
Алёша закрывает глаза. Он видит папу в шинели, с автоматом. Из-за снежных сугробов к папе бегут фашисты. Папа стреляет, но фашистов очень много, наверное, больше, чем сто.
Рядом с папой Алёша видит себя: у него тоже автомат и он тоже стреляет. Фашисты уже совсем близко.
«Какое вы имеете право?..» — кричит Алёша.
И всё пропадает…
Алёша чувствует, как он вместе с кроватью поднимается высоко-высоко. Он летит в тишине, крепко прижавшись к подушке…
— Уснул, — говорит мама, входя в комнату.
Папа зажигает лампу, и ещё долго в их окошке горит свет.
Каждый день они встречали маму
Мамин отпуск кончился, и она снова стала по утрам уходить на работу.
Алёша с папой оставались дома вдвоём. Вот теперь бы им поговорить: про то, как папа воевал и как могло случиться, что он попал в плен. Но папа ни о чём не рассказывал. Всё сам расспрашивал о том, как они без него жили одни. Кто им сложил печку? Откуда у них дрова?
Алёша не всё знал и часто звал Макара — тот всё помнил. Но на один, самый важный вопрос Алёша ответил сам.
Папа как-то задумался, а потом спросил:
— Значит, вы меня ждали? А никогда не подумали про меня, что я…
Алёша понял.
— Мы не думали, — сказал он, — даже ничуточки не думали.
— Он всё спорил, — сказал Макар, — что вас не могут убить, а просто вы затерялись где-то на войне, а потом найдётесь.
— Вот и нашёлся, — сказал папа, встал, снял с гвоздика шинель и скомандовал: — Ну, Алёшка, нам пора!
Они каждый день ходили встречать маму. Приходили к метро, наверное, за целый час и гуляли.
У них замерзали ноги, и они по очереди бегали вниз погреться. Двоим сразу уйти нельзя, потому что в метро было два выхода и они боялись прозевать маму.
Однажды они пошли с папой встречать маму прямо на её работу. Они ехали в метро, потом на автобусе и наконец пришли к большому саду, который был огорожен высоким забором. У ворот их остановил сторож, но папа с ним поговорил, показал маленькую книжечку, сторож их пропустил и даже указал, как идти дальше.
— Вот так пойдёшь, — сказал он, — аккурат в лабораторию упрёшься.
Алёша с папой прошли по узенькой дорожке, протоптанной в снегу. Папа, привстав на носки, стал заглядывать то в одно окошко, то в другое. Потом вдруг присел на корточки и позвал Алешу:
— Лезь скорее ко мне на плечи. Здесь наша мамка.
Алёша вскарабкался отцу на плечи, поднялся и увидел в окне маму.
Мама сидела за столиком и встряхивала перед яркой лампой пробирку с тёмной жидкостью. Встряхнёт и посмотрит, встряхнёт и опять посмотрит.
Перед ней на столе было много пробирок, целый ряд.
— Ну что, видишь? — спросил папа.
— Вижу, — ответил Алёша. — Можно, я ей постучу?
— Ты что! — сказал папа, и Алёшка очутился внизу. — Мы же с тобой уговорились, а ты — постучу! Осталось двадцать минут. Что же, у тебя терпения не хватает?
— Хватает, — сказал Алёша. — Ты только меня опять подними, я погляжу, что она делает.
— Держись! Только, чур, не стучать, — сказал папа.
— Не буду, не буду, — ответил Алёша уже сверху и стал снова смотреть на мамину работу.
Мама оставила в покое пробирки, поглядела на часы и стала что-то писать. К её столу подошла полная седая женщина в халате. Выбрав пробирку, она стала её взбалтывать и вдруг поглядела в окно. Она, видно, вскрикнула, потому что мама перестала писать и тоже взглянула в окошко. Что они сказали друг другу — Алёша не слыхал, но мама побежала к окну.
— Снижайся! Снижайся! — закричал Алёша. — Она нас узнала.
Алёша очутился на земле, а в это время открылась форточка, и оба они увидели, что на подоконнике стоит мама.
— Что за безобразие? — спросила она строго. — Кто это здесь?
— Мы, — ответили оба вместе.
— Серёжа? — не поверила мама и, выглянув в форточку, увидела их, растерянных и посрамлённых.
Всё получилось совсем не так: хотели встретить маму у главного входа, а получилось, что оторвали от работы.
— Идите в дом, — сказала мама. — Подождите в раздевалке, а то Алёшка небось замёрз.
Форточка закрылась, и они пошли в раздевалку.
— Я даже испугалась, — смеялась толстая профессорша, здороваясь с папой. — Гляжу — что это? Почудилось мне, что ли? — И она протянула папе свою большую руку.
— Вы уж извините, — сказал папа. — Я, конечно, не подумал, но мы сегодня почему-то особенно соскучились.
— Это очень хорошо, — сказала профессорша, застёгивая шубу.
— Что — хорошо? — переспросил папа.
— Хорошо, что соскучились. Люди должны любить, скучать, плакать, смеяться… Как ты думаешь, должны? — Это она спросила Алёшу.
Алёша молчал: он не совсем понимал, о чём она говорит.
Профессорша порылась в своём портфеле и преподнесла оробевшему Алёше на раскрытой ладони две карамельки.
Алёша никогда таких не видел.
— Бери, бери. Ты ведь не хочешь отказываться от лакомства? — сказала профессорша.
Алёше действительно не хотелось отказываться, и он взял карамельки.
— Спасибо, — сказал Алёша. И прочёл вслух: — «Карамель „Пчёлка“».
— Совершенно верно, «Пчёлка», — повторила профессорша. — Ну, я пошла, товарищи! — И она, широко распахнув дверь, вышла на улицу.
