стояла керосинка.
— Скоро дадут газ, — говорила Татьяна Лукинична. — Тогда у нас будет великолепно!
Алёша считал, что и так великолепно.
А папа придирался:
— Замечательный паркет, а как положен? Руки оторвать мало!
— Ты неправ, Серёжа! — заступался Анатолий Павлович за тех, кто клал паркет. — Дом достраивали во время войны, а кто работал? Мальчики, девочки.
— Это ничего не значит, — говорил папа, — работу всем надо делать хорошо!
Кроме паркета, он ругал подоконники, рамы и электропроводку. Однажды целый день они проводили электричество. Анатолий Павлович подавал папе то отвёртку, то ролик.
Придерживая стремянку, он спрашивал:
— Серёженька, дорогой, ты ничего не перепутаешь? Всё будет зажигаться?
— Всё будет зажигаться, — отвечал папа и продолжал тянуть шнур из одной комнаты в другую.
После Гуркиных Алёша и папа успевали ещё побывать в кино, где работал Миша, и посмотреть картину.
Только вечером «симоны-гулимоны» возвращались домой.
Каникулы проходят быстро
Однажды, когда они возвращались, Алёша увидел на своей улице Наталью Алексеевну.
— Ой, наша учительница! — шепнул Алёша и дёрнул отца за руку. — Бежим, а то ещё начнёт расспрашивать.
— Зачем это — бежим? Пойдём поздороваемся, — сказал папа.
Наталья Алексеевна шла осторожно — было очень скользко, снежок запорошил ледяные раскатки.
Алёша побежал ей навстречу:
— Здравствуйте, Наталья Алексеевна!
Наталья Алексеевна остановилась.
— Алёша Бодров, — узнала она. — Ну как ты, выздоровел?
— Давно, — ответил Алёша и оглянулся. — А это мой папа.
Наталья Алексеевна взглянула на высокого человека в военной шинели и прижала к себе Алёшу.
— Здравствуйте! — сказал папа.
Наталья Алексеевна ещё крепче прижала к себе мальчика и тихо ответила:
— Здравствуйте, товарищ…
Папа протянул ей руку и сказал:
— Сергей Бодров.
— Господи! — воскликнула Наталья Алексеевна. — Как же это вы? Вы отец мальчика? Простите, я думала… — И она протянула папе обе руки в дырявых варежках. — Простите, простите, — повторяла она, — я думала, что вы, как говорят мальчики, «новый папа».
— У Толи Калабушкина новый, — сказал Алёша.
Он совсем не понимал, почему она сначала испугалась папы.
А Наталья Алексеевна всё повторяла:
— Я очень за вас рада, простите меня.
— Мы вас проводим, — сказал папа и взял Наталью Алексеевну под руку.
Она стала отказываться:
— Да не стоит, я доберусь, мне здесь недалеко.
— Обязательно проводим, — сказал папа, и они пошли все вместе.
Папа делал большой шаг, а Наталья Алексеевна два-три маленьких. По дороге она говорила про школу и про то, что скоро вот кончатся каникулы — осталось два дня. У большого дома она остановилась и стала прощаться.
— Спасибо, — сказала Наталья Алексеевна, — проводили старуху.
И Алёша вдруг увидел, что она и правда совсем старенькая, как чья-нибудь бабушка.
— Ну наконец-то! — сказала мама, открывая им дверь. — Тебе, Серёжа, письмо, — и протянула папе конверт.
— Ну что ж, — сказал папа, прочитав письмо. — Как говорили, так и выходит: Алёшка с понедельника в школу, а я на завод.
С новогодней ёлки осыпались сухие иголочки. Макар и Алёша сняли с неё флажки, звезду и сюрприз Гуркина — синий картонный почтовый ящик. В нём были письма с пожеланиями, но их уже давно прочли. Миша вынес ёлку во двор и стал рубить её на растопку.
— Ну, пацаны, — сказал он, — отгуляли, завтра в школу. Небось не хочется?
Макар молчал, Алёша сознался, что ему не хочется.
— Я бы ещё сто дней отгулял, — сказал он.
— Зимой сто да летом сто, этак, брат, дураком останешься, — усмехнулся Миша.
— Почему — дураком?
— Почему? — Миша засмеялся. — Потому, что усы у тебя вырастут, а в голове будет пусто. Гляди, у нашего Макара усики пробиваются!
— У самого у тебя пробиваются! — огрызнулся Макар и пошёл с охапкой веток домой.
Во двор он больше не вернулся.
Миша переколол сухой тонкий ствол на щепочки, Алёша помог собрать их в плетёнку.
— Мой папа тоже завтра на работу.
— Далеко ему ездить, — сказал Миша, — рано вставать придётся. Зато летом хорошо за городом: воздух, лес, речка. Кончу, Алёшка, учиться, буду проситься к ним на завод.
— Ты тоже будешь лётчиком?
— Почему — лётчиком? Механиком. Твой-то отец механик. Механик — это, брат, большое дело, умная голова, золотые руки.
Алёша подумал, что Миша ошибается:
— Папа, он летать умеет. Он на войне летал.
— Какой же механик не полетит? Хороший механик и летать должен.
Оказывается, папа всё может, и Алёша перестал спорить.
Вечером, когда Алёша ложился спать, он всё-таки посмотрел на себя в зеркало. Вдруг у него пробиваются усики?
— Ты чего это гримасничаешь? — спросила мама. — Ложись спать. У тебя всегда на ночь начинается баловство, — и погасила свет.
Дни пошли своим чередом…
Если долго не ходишь в школу, на первых уроках бывает страшновато. Кажется, ничего, ничего не знаешь, будто совсем не учился, и волнуешься, вдруг тебя вызовут, спросят.
— Вы, наверное, всё перезабыли? — сказала Наталья Алексеевна, когда в классе утихло.
На партах перед учениками лежали чистые тетради, в которых ещё не было ни клякс, ни ошибок. Но уже на втором уроке в тетрадях появились и кляксы и ошибки. А после большой перемены все чувствовали себя так же привычно, как и до каникул. Мешало урокам только одно — ученики отвыкли сидеть на месте. Они вертелись и даже толкались. А Толик Калабушкин задремал. Алёша толкнул его, но Толик не
