Скрипя ботиками, профессорша шагала так, будто очень торопилась, но, свернув за угол, она пошла тише. Торопиться ей было некуда. Зачем человеку торопиться, если его никто не ждёт.
Бодровы шли домой втроём.
Мама Оленька хотела быть сердитой, но у неё ничего не получалось. Не получалось потому, что она была рада-рада, что Алёша и папа соскучились и прибежали.
— Когда же я дождусь, что вы будете умные-благоразумные? — спрашивала она, стараясь попасть с папой в шаг.
— В новом году поумнеем. Правда, Алёшка? — сказал папа. — Будем умненькие- благоразумненькие.
— Умненькие-благоразумненькие! — подхватил Алёша и покатился по ледяной раскатке вперёд. А когда оглянулся, увидел, что папа и мама идут, крепко держась за руки, о чём-то говорят и нет-нет да и засмеются.
Совсем скоро Новый год…
Новый год! До него оставалось совсем мало.
Когда папы ещё не было, Новый год решили встречать у Гуркиных. Все, кроме Настеньки, Миши и Генки, потому что они уходили куда-то в свою молодёжную компанию. А теперь получилось наоборот: Гуркины должны были приехать на старую квартиру, а молодёжь от компании отказалась.
Приготовления к встрече шли полным ходом. Тётя Маша пропадала в очередях — отоваривала карточки. Татьяна Лукинична ей помогала, потом вместе ездили за каким-то академическим пайком. Настя в свободное время убирала квартиру. Генка и Макар должны были натереть полы. Миша в комнате у соседа устраивал музыку.
— Если Фёдор Александрович вернётся, — говорил Генка, — он не рассердится. А мы потанцуем.
Ещё в тот день, когда так неожиданно вернулся Сергей Бодров, Настенька Тимохина чуть не опоздала на работу. Она бежала вниз по ступенькам эскалатора метро и вдруг увидела Фёдора Александровича, их нового жильца. Он тоже спускался.
— Фёдор Александрович! — окликнула Настенька.
Петров обернулся и, увидев Настю, расставил руки и загородил ей дорогу. Он улыбался — видно, рад был её встретить.
— Ой, Фёдор Александрович! — Настенька еле переводила дух. — Радость-то какая: Сергей Алексеевич вернулся. Ой, я спешу, опаздываю. Придёте домой, всё узнаете.
— Подождите, подождите, Настенька, кто вернулся?
— Бодров. Ольги Андреевны муж. Да вы поезжайте домой! — Настенька не могла задерживаться ни минуточки.
Фёдор Александрович бежал вместе с ней. Он уже не улыбался.
— Как же быть? — говорил он с тревогой. — Я вылетаю в командировку, очень далеко, не знаю на сколько. Даже за вещами заехать не могу. Настенька, вы передайте, слушайте. Я даже не смогу написать, я…
К перрону подошёл поезд. Настенька и Фёдор Александрович бросились к распахнувшимся дверцам. Как всегда бывает при входе, пассажиры потолкались, но все вошли. Настенька обернулась и увидела, что Фёдор Александрович остался на платформе. Она стала ему махать варежкой и спрашивать глазами, показывала палец, что значило: «Первого? Первого вернётесь?» Но Петров только с досадой махнул в ответ. Поезд тронулся и помчался в тёмный туннель.
К Новому году Петров не вернулся. В его комнате Миша налаживал проигрыватель. Пол в комнате блестел, как зеркало, потому что Генка натирал под музыку. Он танцевал со щёткой, потом с суконкой, пока не переиграли все пластинки.
Тётя Маша дала своим мужчинам строгий наказ — сходить в баню. Все были в сборе. А где же Макар?
— Не будем ждать, пусть с грязной шеей Новый год встречает, — сказал Степан Егорович и пошёл в баню с Мишей и Генкой.
Новогодний вечер. Небо было ещё синим, и синим казался снег. Но в окнах один за другим зажигались огни.
Зажигались огни! Прошлый Новый год приходил в темноте. Город встречал его с затемнёнными окнами и пригашенными фонарями. По радио передавались сводки Информбюро. А теперь это всё позади.
Огни! Огни! Весь город сверкал огнями праздника. В этот вечер все спешат, и непременно кто-то что-то не успевает. Прохожие на улице обгоняют друг друга. В магазинах почти всем некогда. Усатый дядя очень торопится — ему нужна только одна бутылка вина. Маленькая девочка должна непременно купить блестящий шарик. Девушка в голубой пуховой шапочке старается пробраться к прилавку. Чулки! Новые чулки по третьему промтоварному талону — без них она пропала! Девушка выбила чек, и наконец чулки у неё в руках.
Теперь скорее домой. Кто эта девушка в голубой шапочке? Настенька? Ну конечно, Настенька!
Если у человека было одно желание и оно исполнилось, непременно появляется другое. Теперь Настенька решила достать духи — духи «Ландыш», пусть хоть самый маленький флакончик.
И снова мелькает её голубая шапочка.
Наконец-то она взбегает на крыльцо своего дома.
— Не ругай меня, мамочка!..
Тётя Маша печёт пироги. Ей жарко. Начинка вся, а тесто всё поднимается.
— И куда ты столько поставила, мама? — удивляется Настя.
— А народу-то нас сколько? — говорит тётя Маша. — Перепечём, успеем. Времени ещё много. Раздевайся да помогай!
А Бодровым времени мало. Они втроём выбирают ёлку.
— Надо было раньше, — говорит Ольга Андреевна и оглядывает ряд пожелтевших длинноногих ёлок.
Алёше ёлки кажутся великолепными.
— Мама! Ты смотри, какая мохнатенькая! — кричит он. — А снизу папа подрежет. Папа!
Папы нет. Он уже в другом конце базара, около грузовика, на котором привезли свежие ёлки.
— Ну как? — спрашивает папа, и Алёша с мамой обходят вокруг густой красавицы.
Папа несёт её на плече. Он идёт прямо по мостовой, а рядом, по тротуару, Алёша везёт пустые санки.
Все спешат, все торопятся…
Не спешит только один Макар. С тоской смотрит он на корыто, которое стоит посреди кухни.
— Ну что же ты, заснул, что ли? — кричит на него тётя Маша. — Садись скорее, а то народ скоро придёт, как мне тебя тогда мыть.
— Давай завтра, — говорит Макар.
Тётя Маша засучила рукава и взяла мочалку. Макар понял, что сопротивляться бесполезно.
Когда Настя, вздрогнув, обернулась на крик тёти Маши, то сама закричала ещё громче. Перед ними стоял голый Макар весь в чёрно-синих узорах.
— Что это? — наконец выговорила тётя Маша.
— Эмблема.
