Она делает несколько шагов, потом останавливается и оборачивается:
– И знаешь что еще, Гордон? Ты не посмеешь снять свое имя с нашего счета. Кишка тонка!
– Не тонка, – произносит чуть слышно Гордон, но какой смысл разговаривать с самим собой, если знаешь, что говоришь неправду?
14.01
Раньше в «Музыкальных инструментах Третьего мира», как и явствует из названия отдела, продавали исключительно атрибуты музы Эвтерпы, поставляемые из беднейших стран земного шара, но, после того как с Фиолетового этажа вытеснили отдел «Фольклорной музыки», сюда переместились все музыкальные инструменты, не вошедшие в стандартный классический репертуар.
Поскольку отдел расположен на одном из нижних этажей, к тому же скидки объявлены довольно значительные, эта распродажа привлекает больше народу, чем обычно. По истечении первой минуты появляется добрая сотня охотников за дешевизной, а к концу второй минуты еще около сотни покупателей пробираются в отдел через все три входа. В проходах толкаются и пихаются, иногда раздается рассеянное «трень» и гулкое «бах» – это сенегальская кора стукается о китайский барабан-горшок или парочка марокканских глиняных бонго случайно задевает за струны индийского исраджа, – но в целом атмосфера остается сдержанной: наверное, любители поживы растроганы красотой и хрупкостью товара и обращаются с ним – а также друг с другом – почтительно.
Однако к концу третьей минуты покупатели сбиваются в кучу вокруг касс, так что не остается места, чтобы двинуться или вздохнуть; поскольку же в отдел продолжают набиваться все новые охотники за дешевизной, прежняя относительная упорядоченность толпы напрочь исчезает, сменяясь враждебным хаосом, быстро перерастающим в открытую агрессию. Одновременно, без всякого предупреждения, разгорается сразу несколько десятков драк – спонтанная волна насилия. На большинстве распродаж между отдельными стычками остаются изрядные промежутки мира, зоны невмешательства, где противники могут уладить разногласия, однако здесь слишком тесно для того, чтобы схватки были единичными. Поэтому не удивительно, что иные сердитые удары уклоняются от цели и обрушиваются на ни в чем не повинных посторонних. Не удивительно и то, что эти посторонние, вполне понятным образом раздосадованные, не желая, чтобы такая ничем не спровоцированная агрессия осталась безнаказанной, и не всегда умея в толпе вычислить своих обидчиков, решают, что уж лучше отомстить другому невиновному, чем не отомстить никому вовсе.
И вот, подобно ряби на воде от брошенных в пруд камешков, насилие кругами расходится по толпе, за ударом следует ответный удар, возмездие влечет за собой новое возмездие, одна потасовка переходит в другую, цепные реакции насилия накатывают друг на друга, сталкиваются, и очень скоро каждый из покупателей, находящихся в отделе, сцепляется с другим покупателем, как в сценах из вестернов, где изображается драка в баре, с той оговоркой, что вместо бренчанья незатейливой мелодии на фортепьяно (неизбежно прерывающейся, когда пианиста тоже втягивают в кучу-малу) это побоище сопровождается куда более экзотическим музыкальным аккомпанементом барабанов, ксилофонов, диджериду, маракасов, кастаньет, литавр, труб, гонгов и прочих всевозможных струнных, деревянных духовых и ударных инструментов, произвольно сталкивающихся друг с другом и с различными частями человеческого тела, производя импровизированный саундтрек из беспорядочно и порой назойливо повторяющихся нот, в котором никто из критиков не признал бы хорошей музыки, но в качестве фоновой оркестровки ничего лучшего нельзя было и придумать, так как ритм ей задавали сами тычки и тумаки.
В соответствии с инструкциями, за распродажей наблюдает «Глаз», поблизости стоят парочка Призраков и несколько охранников, но насилие распространяется с такой быстротой, что остановить его уже невозможно. Женщина-Призрак попадает в водоворот событий, даже не успев понять, что происходит вокруг. Когда всех обуяло безумие, когда каждый для другого – безликий, безымянный враг, неприметность перестает служить камуфляжем, поэтому Призрака сразу с нескольких сторон осаждают приступом. Главный нападающий – покупатель, размахивающий еврейской арфой, будто коротким кинжалом, и, хотя первым ударом ему удается лишь продырявить пиджак Призрака, этого достаточно, чтобы женщина вытащила оружие. Однако в безумии момента покупатель не осознает, что перед ним, и, приняв пистолет за очередной экзотический товар, бесстрашно выбивает его из руки женщины. Пистолет летит на пол, где его пинает случайная нога, и отскакивает под стойку, а покупатель возобновляет атаку. Обезоруженная женщина-Призрак еще далеко не беззащитна, однако в такой давке и толкотне ей приходится затратить больше времени, чем требуется обычно, и когда она наконец ставит воющего врага на колени, ее лицо и запястья уже покрыты множеством кровоточащих порезов и царапин.
Между тем охранники делают все возможное, чтобы сократить приток покупателей в отдел, однако их работа больше напоминает борьбу с многоглавой гидрой: народ только прибывает, и на каждого, кого охранникам удается выгнать, приходится трое таких, что беспрепятственно проскальзывают внутрь. Насилие же, вместо того чтобы отпугивать вновь прибывших, напротив, только распаляет их. Раз люди дерутся – так, наверное, они рассуждают, – значит, предлагаемый товар стоит борьбы, следовательно, нужно тоже лезть в драку. Сумасшедшая атональная соната из треньканья, баханья и звяканья нарастает в бурном темпе, а контрапунктом ей служат спорадический треск разлетающегося на куски дерева, звон лопающихся струн и людские вопли и визги во всех тональностях.
Можно было бы счесть это столкновением культур: иктара против бодхрана, мосмар нацелен на уда, окарина отбивается от ударов джембе. А можно было бы смотреть на это побоище с иронично- зоологической точки зрения: ведь люди пускали в ход львиные и обезьяньи барабаны, лягушачьи коробочки-гуиро, коровьи бубенцы и птичьи водяные свистки, давая выход своим звериным инстинктам. А еще можно было бы просто с безысходной тоской и смятением взирать на то, как в этой свалке инструменты, созданные для пробуждения благородных чувств, – лютни, цимбалы, пастушеские свирели, тибетские колокольчики для медитаций, китайские арфы и тому подобное, – вынуждены служить воинственным целям.
Внизу же, в «Глазе», единственная эмоция, вызванная дракой, – это веселье; раздается традиционный клич: «Погром в зале!» – и все операторы, ничем не занятые в данный момент, пристраиваются наблюдать. Камеры безопасности в «Музыкальных инструментах Третьего мира» были переключены с автоматического на ручное управление как раз перед началом распродажи, чтобы не приходилось врубать серводвигатель, отслеживая каждый источник активности в отделе, и вот теперь те сцены, что передают камеры, – море дерущихся покупателей, колышущееся туда-сюда, разгромленные витрины, продавцы, в страхе укрывающиеся за прилавками, товар, который рушится и крушится вокруг них, – вызывают у зрителей гиканье и улюлюканье. Операторы начинают делать ставки: сколько будет пострадавших; скоро ли уляжется потасовка; к чему прибегнет «Стратегическая безопасность» – к дубинкам или огнестрельному оружию; каков окажется общий ущерб от погрома. Операторы катаются на стульях по своей подвальной комнате и бьют по рукам, заключая пари.
Такое настроение, праздничное и веселое, застает там подоспевший мистер Блум, которого уже предупредили о начавшемся погроме. С его приходом наступает гробовая тишина, как в классе с расшалившимися учениками, когда входит учитель. Операторы рассыпаются по своим местам и принимают сосредоточенный вид. Некоторые начинают бормотать что-то в свои микрофоны, как будто продолжая разговор с оперативниками охраны в торговых залах.
Мистер Блум бросает взгляд на ближайший экран, показывающий побоище, а потом оглядывает комнату.
– Надеюсь, подкрепление уже вызвано.
Сразу несколько операторов немедленно связываются с охранниками на Желтом этаже, а также на соседних, верхнем и нижнем.
Мистер Блум снова смотит на экраны. Рукопашная схватка, сведенная к ряду черно-белых размытых картинок, напоминает сцены из какого-нибудь старого фильма с участием Бастера Китона.[16] Только там, наверху, люди испытывают настоящую боль, настоящую злость, настоящее страдание, – и мистеру Блуму ненадолго – совсем ненадолго – кажется, что Фрэнк, решительно вознамерившийся навсегда покинуть «Дни», быть может, прав.
14.03
Наверное, Линда никогда этого не поймет, а если даже поймет, то не признается, но, не задержи ее Гордон в «Свечах», она бы сейчас оказалась в самой гуще драки. Впав в неожиданный и
