Я понял, к чему она клонит.
— Но ты никому не давала никакого слова.
— Именно. «Весь вопрос в том, кому ты даешь слово». — Она улыбнулась. Глаза у нее влажно заблестели.
— Я тебе передать не могу, до чего мне приятно, что ты цитируешь фильм «Дикая банда».
Она изобразила реверанс, но миг спустя ее лицо снова стало серьезным и обеспокоенным.
— Мне на них на всех наплевать, — сказала она. — Ты слышал, о чем говорил Дре? Он — не просто дерьмо. Он — исключительное дерьмо. Он торгует младенцами. Если бы в мире была справедливость, он бы сидел в камере, а не в теплой гостиной домика в симпатичном городке. А теперь выходит, что из-за них моя дочь в опасности? — Она указала на дом. — Меня такой расклад не устраивает.
— Я знаю.
— А я знаю, что они
Я сказал ей, что уже предупредил Буббу и он уже кое-кого рекрутировал себе в помощники, но Энджи это не особенно успокоило.
— Все это замечательно, — ответила она. — Бубба — это Бубба, и он жизни не пожалеет, чтобы ее защитить, в этом я не сомневаюсь. Но я —
— За это я тебя и люблю. — Я взял ее руку в свои. — Ты ее мама. И ей нужна мама.
Она нервно рассмеялась и провела ладонью по глазам.
— А маме нужна она.
Она обвила руками мою шею, и мы поцеловались. На ледяном воздухе этот поцелуй казался особенно жарким.
Когда мы оторвались друг от друга, она сказала:
— В Леноксе ходит междугородный автобус.
Я покачал головой:
— Не болтай глупостей. Возьми джип. Оставишь на парковке в аэропорту. Если он мне понадобится, я его оттуда заберу.
— А как ты домой доберешься?
Я прикоснулся рукой к ее щеке, думая, как невероятно мне повезло, что я встретил ее, женился на ней и у нас родилась дочь.
— Ты можешь припомнить хоть один случай, когда я не смог добраться туда, куда мне надо?
— Ты — просто образец самостоятельности. — Она покачала головой. По щекам у нее уже лились слезы. — Хотя мы с дочкой потихоньку стараемся тебя от нее отучить.
— Я заметил.
— Да?
— Да.
Она обняла меня с такой силой, словно тонула в Атлантическом океане, а я был ее единственной надеждой на спасение.
Мы обошли дом и приблизились к джипу. Я отдал ей ключи. Она села в машину. Мы еще с минуту пристально смотрели друг на друга. Потом я отступил назад. Энджи запустила двигатель и взглянула на меня через стекло.
— Как так получается, что они могут найти нашу дочь в Джорджии, но не способны отыскать шестнадцатилетнюю девчонку в Массачусетсе?
— Хороший вопрос.
— Шестнадцатилетняя девчонка с младенцем на руках. В городке, где населения не больше двух тысяч человек?
— Иногда лучший камуфляж — это прятаться у всех на виду.
— Знаешь, если чуешь вонь, значит, где-то что-то протухло.
Я кивнул.
Она послала мне воздушный поцелуй.
— Когда увидишься с Габби, — попросил я, — сфотографируй ее и вышли мне фотографию.
— С удовольствием. — Она посмотрела на дом. — Не представляю, как я могла всем этим заниматься целых пятнадцать лет. И не представляю, как ты можешь это продолжать.
— Я предпочитаю об этом не думать.
Она улыбнулась:
— Брось заливать.
Я вернулся в дом. Дре сидел на диване и смотрел телевизор. Барбара Уолтерс с подругами обсуждали с Элом Гором проблему глобального потепления. Безмозглая блондинка с выпирающими, как у узницы концлагеря, ключицами требовала прокомментировать научную статью, в которой утверждалось, что в повышении температуры на земном шаре виноват коровий метеоризм. Эл улыбался. Он производил впечатление человека, с радостью сменившего бы свое пребывание в этой студии на процедуру колоноскопии, совмещенную с удалением зубного нерва. У меня загудел мобильник. Опять неопределившийся номер.
— Ефим звонит, — сказал я.
Дре выпрямился на диване.
— Он у меня.
— Что?
— Крест. — Он ухмыльнулся, как мальчишка. Полез к себе под футболку и вытянул кожаный шнур, на котором болтался толстый крест черного цвета. — Он у меня, детка. Можешь сказать Ефиму…
Я жестом велел ему замолчать и поднес телефон к уху.
— Привет, Патрик, паскуда.
Я улыбнулся:
— Привет, Ефим.
— Молодец я, да? Запомнил твою «паскуду».
— Молодец.
— Крест нашел?
Крест висел на груди у Дре. Черный, размером с мою ладонь.
— У меня твой крест.
Дре поднял вверх два оттопыренных больших пальца и расплылся в идиотической улыбке.
— Когда встретимся? Езжай в Грейт-Вудс.
— Куда?
— В Грейт-Вудс, говорю. Он же Твитер-сентер. Погоди секунду. — Я слышал, как он накрыл трубку ладонью и с кем-то заговорил. — Мне тут сказали, он больше не называется Грейт-Вудс или Твитер-сентер. Теперь он называется… Чего? Подожди секунду, Патрик.
— Комкаст-сентер, — сказал я.
— Он теперь называется Комкаст-сентер, — сказал Ефим. — Знаешь, где это?
— Знаю. Сейчас он закрыт. Не сезон.
— Поэтому нам никто не помешает. Поезжай к восточным воротам. Там будет вход. Встретимся около главной сцены.
— Когда?
— Через четыре часа. Захвати крест.
— А ты захвати Софи.
— Значит, ты и младенца принесешь?
— Пока что у меня на руках только крест.
— Говенная сделка получается, чувак.
— Другой не будет. Если хочешь, чтобы к вечеру субботы у Кирилла был крест…
— Тогда доктора привози.
