Луиза пропустила первые демонстрации рекламных роликов «Наташи», которые вызвали много разговоров и противоречивых суждений, так как в этот момент она совершала круиз по южной части Тихого океана вместе со своей старинной подругой Александрой Сэнфорд, ее дочерью Хэрриет Дэвидсон, зятем Генри Дэвидсоном и дочерью Дэвидсонов Пенелопой. Луиза не хотела ехать, но год назад умер Понч, муж Александры, и ее дети по очереди умоляли Луизу помочь утешить их бедную мамочку.
Вероятно, это был заговор, потому что, как она скоро выяснила, Александра отнюдь не нуждалась в утешении. Больше того. От Бора-Бора до Таити Александра напропалую флиртовала с корабельными офицерами и возвращалась в каюту позже всех. Раньше Луизе часто приходило в голову, что у Александры и Понча, у каждого из них, своя собственная жизнь, и круиз под девизом «помочь утешить бедную мамочку» полностью подтвердил догадку. Но сама Луиза, конечно, совершенно не походила на Александру.
Иногда, пока был жив Бенедикт, ей страстно хотелось остаться одной, но в действительности все оказалось совсем не так. Одиночество не было вожделенным оазисом, где можно отдохнуть, оно было тюрьмой, одиночной камерой ума и духа, независимо от того, находится человек в окружении спутников по круизу или нет.
Однажды Луиза проснулась и обнаружила, что весь мир завоеван парочками, куда бы она ни посмотрела: они были везде — в ресторане, в театре, не говоря уж о бесконечном потоке благотворительных балов и обедов, где ожидалось ее присутствие как президента «Луизы Тауэрс».
Только лаборатория возвращала ее к жизни. Она осознавала, что проводит там слишком много времени. Несмотря на новаторские и блестящие конечные результаты ее экспериментов, наибольшую пользу компании приносили ее публичные выступления; это она тоже понимала, но у нее не было ни сил, ни желания выступать от лица «Луизы Тауэрс», невзирая на возраставшую конкуренцию.
Компании ее очень не хватало; Норрис твердил ей это снова и снова. Но самое ужасное: ее это тоже совершенно не заботило. Почему она должна волноваться, спрашивала она себя. Хотя почти никто на свете не знал этого, но она была в конце концов всего лишь временным сторожем, присматривавшим за имуществом Кика.
Все, что она говорила и делала, носило механический характер. Во время круиза Александра говорила ей об этом, пытаясь преодолеть ее сдержанность и выяснить, что по-настоящему тревожит ее. Как Александра постоянно говорила Хэрриет: «Это не просто потрясение из-за смерти мужа. Тут что-то другое, я знаю».
Несмотря на то, что Луиза по своему обыкновению решительно останавливала Александру, в течение целого месяца плавания Александра упорно пилила ее.
— Неужели ты думаешь, что вокруг совсем нет мужчин? Даже в моем преклонном возрасте я не страдаю от отсутствия внимания, дорогая моя. Самое важное — оставаться деятельной, путешествовать, не смотреть так, как ты, и тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь, из кучи хлама обязательно появится настоящий мужчина. Вот вернемся, и по возвращении я подыщу тебе для сопровождения мальчика, а то и двух.
— Мальчика?
— Да, мальчика, моя дорогая Луиза. — Александра говорила таким тоном, словно пыталась развеселить загрустившего ребенка. — Одного из тех совершенно безобидных, забавных молодых людей, кто может везде сопровождать тебя… Это все равно, как играть в теннис с профессионалом. «Ежедневник женской моды» весьма точно описывает их, как «бесполых светских оводов», но это намного лучше, чем выходить одной.
Потом Александра коснулась больного места.
— Почему бы тебе не продать компанию? — спросила она. — Ты еще молодая женщина — сколько тебе, пятьдесят, пятьдесят два? Неудивительно, что все в восторге от твоих кремов; ты выглядишь на тридцать пять лет, и ни на день старше…
Именно потому, что теперь она точно знала — Бенедикт не хотел, чтобы она продолжала работать на «Луизу Тауэрс», — Луиза заставляла себя заниматься делом, отправляясь каждый день в лабораторию, пока оставалась в Нью-Йорке. Он не хотел также, чтобы компания была продана. Он думал только о том, что Кик и Фиона должны сохранить имя и славу семьи Тауэрс.
Во время этого увеселительного путешествия ей помог один разговор, состоявшийся у нее с Генри Дэвидсоном, зятем Александры, исключительно ленивым, но без сомнения наделенным острым и проницательным умом адвокатом; он присоединился к круизу, когда половина пути уже осталась позади, прилетев к ним в Папеэте. Луиза почти его не знала, но что-то в его прохладной, спокойной манере держаться убедило ее в том, что ему можно довериться.
— Завещание Бенедикта… относительно моей компании… это не совсем то, чего я ожидала.
Он случайно наткнулся на нее перед обедом, когда она стояла на палубе, облокотившись на поручни, уныло глядя на убегавшие волны. Он не промолвил ни слова, тем не менее она почему-то продолжала говорить. Она рассказала ему немного, однако достаточно, чтобы он понял: она страдает, в завещании есть несправедливые оговорки, и она на самом деле не унаследовала, как все полагали, компанию, которой посвятила всю жизнь, и компания вверена попечению опекунов как собственность внуков Бенедикта Кика и Фионы.
— Пожалуйста, не говорите никому, даже Хэрриет. Не знаю, зачем я вам все рассказала, но… — Его суровый, укоризненный взгляд заставил ее замолчать.
— Если когда-нибудь вам захочется рассказать мне больше, позвоните. Возможно, что-то еще можно сделать.
Позже Генри Дэвидсон дал ей номер телефона своего офиса.
Реклама «Наташи» впервые вышла в эфир в феврале, но Луиза увидела ее только в марте, после своего возвращения. Норрис предупредил ее, чего следует ожидать, и она прочла газетные вырезки: «Наташа» продолжает натиск… используя технику сравнения товаров и цен в новой, впечатляющей рекламной кампании на телевидении», — возвещала очень влиятельная газета Джона Лидса «Мир косметики».
«Не нужно быть гением, чтобы понять, что «Наташа» использует «Истребитель морщин» от «Луизы Тауэрс» для жестокого сравнения цен в телевизионном тридцатидвухсекундном рекламном ролике…» — сообщалось в рекламном разделе «Нью-Йорк таймс». «К.Эвери» помогает позднему приемному дитяте «Наташе» в мультимиллионной рекламной кампании», — гласил заголовок в «Веке рекламы».
В то время, как Марлен и сотрудники отделов маркетинга и рекламы не сводили глаз с Луизы, она снова и снова внимательно просматривала оба варианта — полный и короткий — рекламных телероликов «Наташи» в демонстрационном зале компании на сороковом этаже Тауэрс Билдинг.
Она держалась как всегда бесстрастно, хотя Даги Фасеффу, ныне вице-президенту отдела творческих идей для национального маркетингового подразделения, никогда не упускавшему ни единой мелочи, показалось, будто она пару раз топнула ногой.
Как только Луиза встала, в зале моментально зажегся свет. Ко всеобщему удивлению, она улыбалась. Правда, улыбка была не из приятных.
— Так что ты думаешь, Лу… Луиза? — Ди Поссант, которую в свое время в отделе маркетинга подозревали в том, что она собирается переметнуться в лагерь Наташи, до сих пор с волнением называла Луизу по имени, хотя ей как старшему администратору уже давно не рекомендовали так поступать.
Луиза оглядела зал. Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем она заговорила. Эти секунды ей понадобились, чтобы демонстративно стащить с рук светло-серые замшевые перчатки.
— Думаю, настало время снять перчатки, как вы считаете? Пора за работу! — Она остановила взгляд на Даги, но, по сути, разговаривала сама с собой.
Просмотрев кадр за кадром хитроумный ролик, столь явно поносивший их компанию в частности и все дорогие фирменные косметические магазины в целом, она почувствовала, как свежий прилив адреналина будоражит ее кровь, почувствовала, что ее застывший мозг оттаивает, и ее ощущение, что она никому не нужна и не желанна, исчезло; боль оттого, что Бенедикт уволил ее из могилы, отступила; но, самое главное, усилилось ее презрение и ненависть к Чарльзу. Как могло случиться, что член этой могущественной семьи, урожденный Тауэрс, докатился до такого!
