ней руку, она звучно шлепала по ней.
— Я просто помогаю.
— Ты меня задерживаешь.
Она поправила маленький кремовый бантик на груди. Майкл без зеркала завязывал галстук. Он бы с радостью одевался так с ней каждый день, до конца жизни.
Но этого не будет.
«После того как она узнает о твоей лжи», — шепнуло у него в голове.
— Это вода? — Пенелопа показала на кувшин, стоявший около умывальника.
— Да.
Она налила в таз воды и опустила в него ладони. Не для того, чтобы вымыть их, а просто чтобы подержать в прохладной жидкости. Майкл увидел, как она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Раз. Другой. Третий. Затем вынула руки из воды, отряхнула их и повернулась к нему.
— Я должна тебе кое-что сказать.
Девять лет наблюдая за игрой в кости, карты и прочими азартными играми, Майкл научился читать по лицам. Научился определять нервозность и возбуждение, и жульничество, и ложь, и ярость, и все прочие оттенки человеческих эмоций.
Все — кроме того чувства, что сейчас отражалось во взгляде Пенелопы, чувства, прятавшегося за нервозностью, удовольствием и волнением.
Как ни странно, именно потому, что никогда не видел его раньше, он сразу точно понял, что это за чувство.
Любовь.
У него перехватило дыхание. Он выпрямился, охваченный сразу и желанием, и страхом, и еще чем- то, о чем не хотел даже думать. Чего не хотел признавать.
А ведь он просил ее не верить ему, не возводить на пьедестал.
Он ее предупреждал.
И ради собственного здравого рассудка он не мог позволить ей сказать, что она его любит.
Потому что оказалось, что он слишком сильно хочет это услышать.
И тогда Майкл сделал то, что умел делать лучше всего, — подавил искушение. Подошел к Пенелопе, притянул ее к себе и быстро поцеловал, хотя ему отчаянно хотелось целовать ее долго. Насладиться этим поцелуем. Превратить его во что-то такое же искушающее, как пронзившее его чувство.
— Уже поздно, милая. Хватит на сегодня разговоров.
Любовь в глазах Пенелопы сменилась растерянностью, и его переполнила ненависть к себе.
Печально, но это чувство тоже становилось ему чересчур знакомым.
В дверь постучали, выручив его. Майкл глянул на часы — почти три утра, слишком поздно для посетителей. Это могло означать только одно — новости.
Он быстро подошел к двери и отпер ее, прочитав все на лице Кросса раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово.
— Он здесь?
Взгляд Кросса метнулся поверх плеча Майкла на Пенелопу и снова вернулся к Майклу. Какие серые и непроницаемые у него глаза!
— Да.
Майкл не мог заставить себя посмотреть на нее. Она подошла так близко, что ее нежный аромат окутывал его. Вероятно, в последний раз.
— Кто здесь? — спросила Пенелопа.
Он не хотел отвечать, хотя понимал, что она так или иначе узнает правду. А когда узнает, он потеряет ее навсегда.
И тогда он посмотрел ей в глаза, стараясь выглядеть спокойным и хладнокровным.
Помнить, что десять лет назад он поставил перед собой одну-единственную цель.
— Лэнгфорд.
Она застыла, когда это имя словно взорвалось в комнате.
— Одну неделю, — мягко попросила Пенелопа, вспомнив их соглашение и покачав головой. — Майкл. Пожалуйста. Не делай этого.
Но он не мог остановиться. Это все, чего он когда-либо хотел.
Пока не появилась она.
— Оставайся здесь. Кто-нибудь отвезет тебя домой.
Он вышел из комнаты. Дверь за ним захлопнулась со звуком, напоминающим ружейный выстрел. И делая шаг за шагом по этому темному, пустому коридору, Майкл пытался укрепить себя, готовясь к тому, что ему предстояло. Как ни странно, не встреча с Лэнгфордом, с человеком, отнявшим у него его жизнь, требовала от него дополнительных сил, а потеря Пенелопы.
— Майкл!
Она торопливо шла за ним по коридору. Его имя, сорвавшееся с ее уст, заставило его обернуться. Он просто не мог проигнорировать прозвучавшую в ее голосе боль. Майкл отчаянно хотел уберечь Пенелопу от нее.
Она бежала к нему, быстро, яростно, и он поймал ее, поднял в воздух, и она обхватила ладонями его лицо и посмотрела ему в глаза.
— Ты не обязан это делать, — прошептала она, поглаживая большими пальцами его щеки. — У тебя есть Фальконвелл... и «Ангел»... Лэнгфорд о таком и мечтать не мог! И это гораздо больше, чем гнев, отмщение и ярость. У тебя есть я. — Она долго всматривалась ему в глаза, а затем негромко договорила: — Я люблю тебя.
Он убеждал себя, что не хочет этого слышать, но едва признание сорвалось с ее уст, Майкла пронзило почти непереносимым наслаждением. Он закрыл глаза и поцеловал ее страстно, словно заглядывая прямо в душу, желая запомнить, какова она на вкус, каков ее аромат, — запомнить все в ней навсегда. Оторвался от ее губ, поставил Пенелопу на пол и сделал шаг назад, глубоко вдыхая ее аромат и любуясь тем, как блестят эти прекрасные голубые глаза.
Ему всегда будет мало этих прикосновений.
Если бы он мог вернуться назад, то прикасался бы к ней еще и еще.
«Я люблю тебя...»
Он словно снова услышал этот искушающий шепот и покачал головой:
— Не нужно.
Майкл отвернулся и пошел к своему прошлому, оставив ее в этом темном коридоре, не желая оборачиваться. Не желая признаваться даже самому себе, что он оставляет позади.
Что теряет.
Глава 21
Письмо уничтожено.
Борн мысленно представлял себе этот момент сотни раз — нет, тысячи.
Он проигрывал эту сцену в голове, входя в частную комнату для игры в карты, где сидел Лэнгфорд, один, выбитый из колеи, подавленный размерами и мощью «Ангела», королевства, где правил Майкл.
Ни разу за все это время Борн не думал, что будет испытывать что-нибудь, кроме триумфа, в минуту,
