уже миролюбивым голосом спросил Могилевский.
— Вернее не бывает. Сведения из первых рук, от самого потерпевшего.
— Да-а, дела.
— Видел я похожую штуковину на квартире, — вспомнил Драник, — но не позарился. Вы же всё твердили: монеты, монеты… Ни про какие ковши уговору не было.
— Вазу ты разбил?
— Да говорю же… — опять повысил голос нетерпеливый Драник.
— Слышал, слышал, — замахал руками Лидман. — Только не кричи.
— Вазу не бил, — хмуро сказал Драник. — Я там вообще ничего лишнего не трогал. Тихо, как мышка, прошел.
Лидман кусал тонкие губы.
— Вывод напрашивается сам собой, — медленно начал он, но закончить не успел.
Могилевский уставился на Драника, и оба в один голос выпалили:
— Назаркин это, больше некому!
Драник вскочил, сжав кулаки:
— Да я этому красавчику башку снесу! Из-за него, гада, весь сыр-бор.
— «Кошки» у него в машине остались, — вспомнил Могилевский. — Вот он тем же способом и залез.
— Башку сносить не надо, — буквально понял слова Драника Лидман. — Без уголовщины обойдемся.
Лидман сунул телефон в руки Могилевского:
— Звони ему. Скажи, долю хочешь отдать. И больше ничего.
— Примчится как миленький, — злорадно потирал руки Драник.
Назаркин приехал через час.
И началось…
— Да, лазил еще раз, — не стал отпираться он. — Мне деньги нужны. Долю с дела вы мне только посулили. А где она, моя доля?
— Да я тебе, падла, — кипятился Драник, — такую долю покажу, что…
Лишь близость соседей мешала расправиться с провинившимся подельником.
— Ладно, дело сделано. Куда серебряный ковш дел? — спросил Лидман.
— Он был серебряный? — удивился Назаркин.
— Нет, ширпотребовский, — с пол-оборота завелся Драник. — Где вещь, дешевка?
Дмитрий Евгеньевич вздохнул. Шпана бритая, с кем приходится иметь дело!
— Уважаемый, — четко выговорил он, — в том доме могут находиться лишь антикварные предметы. Так куда вы дели ковш?
— Продал, — пожал плечами Назаркин. — Деньги срочно были нужны.
— Кому продал?
— Какому-то иностранцу, который возле антикварного магазина крутился.
— Так вы его даже не знаете?
— Нет, конечно.
— И за сколько продали?
— Он мне тысячу баксов предложил, я ему: за три продам. Сошлись на двух тысячах. А что, продешевил?
— О господи! — не выдержав, завопил Лидман. — Это историческая ценность. Ковш XVII века, а скорее, даже старше. Его сам царь Иван Грозный мог в руках держать.
— Иди ты? — искренне удивился Назаркин.
— Он оценен в тридцать тысяч долларов, но это цена музейная. Стоит он гораздо больше.
— Надо найти твоего иностранца, — встрял Драник. — Откуда он?
— По-английски чесал, вроде американец. Только где я его найду? Как я понял, он вечером собирался лететь домой. Все твердил, что напоследок ему крупно повезло.
— Ладно, проехали, — устало сказал Лидман. — Если улетел и на таможне не задержали, значит, туда ему и дорога.
Назаркин и Могилевский так не считали. Вывалившись из подъезда, они продолжали препираться, что частично и услышал Шнейдер.
Назаркин уже открывал дверцу своей машины, когда его остановил незнакомый голос:
— Извините, господин Бакс, я хотел с вами поговорить.
— Чего? — мгновенно развернулся Назаркин. — Какой я тебе Бакс?
— Я слышал, вас так называли.
— А вы кто?
Шнейдер представился.
— Я видел тех господ, — он кивнул в сторону ушедших Драника и Могилевского, — у господина Лидмана Дмитрия Евгеньевича.
— Ну и дальше что, от меня-то вы чего хотите?
— Поговорить.
Назаркин с нескрываемым любопытством уставился на Шнейдера. Если это подстава, то…
— Откуда, говорите, приехали?
— Из Германии, там у меня антикварный салон, — терпеливо повторил Шнейдер. — Вот визитная карточка.
— Написать что хочешь можно, — возразил Назаркин, но карточку в руки взял.
…Договорились они довольно быстро. Шнейдер, наблюдая за ссорой у подъезда, понял, что Назаркин — тот человек, который ему нужен. Лидману за комиссию платить надо, а здесь связь напрямую.
— А к тем двоим, — Назаркин кивнул в сторону ушедших подельников, — почему не обратились?
— Мне кажется, я сделал более правильный выбор, — со значением произнес Шнейдер.
Он не сказал, что его пугал взрывоопасный Драник. К тому же тех — двое, значит, платить надо больше. И потом — они тесно, связаны с Лидманом, а этот рискованный парень вроде нет.
Назаркину на дедовскую коллекцию Шнейдера было наплевать. Его интересовали деньги. Услышав фамилию Вершинина, он подскочил.
— У ко-го? — изумился он.
— Вершинина Тамара, — терпеливо пояснил Шнейдер. — Внучка генерала Вершинина.
— Она еще и внучка генерала!
— Вы ее знаете?
— Н-нет. Слышал.
Он мгновенно вспомнил, что видел эту женщину в ресторане клуба. Она — сводная сестра Стаса.
— Мир, оказывается, тесен, — ухмыляясь, произнес Бакс.
— У меня одно непременное условие, — сказал Шнейдер.
— Какое?
— Я хочу точно знать, что среди полотен находится картина «Ирисы, засыпанные снегом».
— А без «Ирисов» не пойдет?
— Нет, — твердо заявил Шнейдер.
«Ладно, будут тебе «Ирисы», — подумал Назаркин. У всех свои тараканы. А эти антикварщики вообще народ чокнутый.
Расставшись с немцем, Назаркин вдруг вспомнил про серебряный ковш. Он обманул компаньонов, вещь находилась у него, и никакому иностранцу он ее не спихнул. Тоже ведь не дурак, сначала хотел стоимость узнать. Помогли подельнички, сами цену назвали, а уж он-то теперь не продешевит. Тому же Шнейдеру и сплавит.
Но — не все сразу.
«А лихо получилось», — насвистывая, думал он, выруливая на проезжую часть улицы. Тридцать тысяч ему, конечно, с немца не слупить, но поторговаться можно. Доля! Он хмыкнул. Когда она еще была бы, эта доля, а тут верные деньги. Ловко провел компаньонов, ничего не скажешь.
