После того как Мартин ушел, я сползла с дивана, добрела до комнаты Билли и уставилась на пустую кровать. Под москитной сеткой раскачивались верблюжата из фольги, у окна громоздились деревянные кубики. Я подняла один, покрутила в руке и со всей силы бросила об стену. Не помогло. Опустившись на колени, я зарыдала и принялась колотить кулаком о пол, и вдруг одна из половиц выскочила со звуком, похожим на ружейный выстрел. Я попыталась впихнуть ее в гнездо и увидела в нише небольшую жестяную коробочку.
Я извлекла коробку, сдула пыль, ладонью стерла плесень и подняла крышку. Глазам моим предстали две резиновые грелки, надрезанные с одной из сторон так, чтобы получилось подобие кармашка. Просунув пальцы внутрь, я вытащила небольшой, явно ручной работы, в аккуратно прошитом серебристой нитью розовато-лиловом замшевом переплете блокнот. Стежки были мелкими и правильными, будто чьи-то серебряные зубы вгрызались в края, в правом нижнем углу обложки стояли инициалы: А. У.
Дневник Аделы.
Сейчас? Сейчас, когда мне больше нет до этого дела? Я едва не рассмеялась.
Книжица открылась на том месте, где были вырваны — с февраля по июнь 1857 года — страницы, те самые, что я обнаружила в Библии. Я безучастно открыла дневник на последней странице, и взгляд остановился на подчеркнутом слове последней записи —
На этом записи обрывались, да я бы и не стала их читать. Я закрыла дневник, опустила в жестяную коробку. Потом легла на кровать Билли, под блестящих верблюжат, и свернулась клубком, словно улитка, укрывшаяся в своей раковине.
Глава 29
Пробудилась я от какого-то шума. Звонили в дверь, громко лаяла собака, перекрывая людские голоса. Должно быть, Верна и Лидия. Вернулись и терпеливо дожидаются на веранде с очередной порцией успокоительной микстуры. Почему бы им не оставить меня в покое? Во сне я отлежала руку, и теперь ее покалывали тысячи игл, но я даже не пошевелилась. Вновь раздался звонок, в дверь заколотили, но я не двигалась. Вот уйдут, я оденусь, выйду и не вернусь, пока не отыщу моего сына.
В дверь уже дубасили что было мочи, даже стены в комнате подрагивали. Да что такое с этими женщинами? Нужно встать и отослать их. Силой, если потребуется, вытолкать с веранды. Босая, я дошла к двери, открыла и окаменела. На пороге, держа на руках моего сына, стоял Джеймс Уокер.
Пижама вся в грязи, в волосах — солома, зубы мелко стучат.
— Мама? — Он протянул ко мне руки.
К горлу подступил комок, глаза заволокло слезами. Я схватила его, прижала к себе, упиваясь запахом вывалявшегося в летней грязи мальчишки. Он уткнулся лицом в мою шею, я внесла его в дом. Слова не шли, по щекам текли слезы, но никогда еще я не была так счастлива. Я осторожно опустилась на диван, бережно устроила Билли на коленях и внимательно его осмотрела. Лицо грязное, пропах сеном и навозом, босой. В остальном цел и невредим. Вот только зубы все выстукивают дробь.
— Тебе холодно, Билли?
— Угу. Ты сердишься?
— Нет, малыш.
— Я искал Спайка.
— Знаю.
— Вы с папой ругались из-за Спайка.
Я вздрогнула.
— Все хорошо. Теперь все-все будет хорошо.
— Я думал, что если найду Спайка, то вы не будете ругаться.
— Господи.
Уокер, сунув руки в карманы, стоял спиной к нам. Наконец он откашлялся, развернулся и сказал:
— Парнишка немного напуган, но в порядке. Все, что ему сейчас нужно, это горячая ванна и добрый завтрак.
— Мартин знает?
— Да. Бедняга даже расплакался, но мы дали ему виски. Черт, да мы все выпили. Он сейчас в котвали, заполняет бумаги. — Уокер потрепал Билли по голове: — Нашему маленькому сахибу несказанно повезло. Его обнаружил Эдвард, утром на дороге. Мы ошибались, полагая, что кто-то увез его в Симлу, — все это время он был здесь, в Масурле, не далее чем в километре отсюда.
— Его нашел Эдвард?
Билли прильнул ко мне, и я принялась его укачивать.
— Уортингтон всю ночь, как средневековое привидение, бродил по окрестностям с фонарем, стучал в двери. Сказал, что от копов толку не будет.
— Эдвард?
— Да, они ведь сына потеряли.
— Что?
— Вы не знали? Во время бомбежки Лондона они потеряли сына. У Лидии случилось нервное расстройство. Эдвард ее выходил. Он, конечно, бывает чертовски несносен, но с ней нянчится, как с подбитой птицей. В этом парне есть кое-что такое, о чем вы даже и не подозревали.
— Эдвард…
Я вспомнила, как он утешал Лидию у телеграфной станции, как Лидия просовывала мои руки в бретельки бюстгальтера, как надевала на меня трусики… Наверно, исчезновение Билли оживило воспоминания, разрывавшие ей сердце.
— Чертовски повезло, в самом деле, — сказал Уокер. — Мы подняли такой шум, что, боюсь, и плохие парни искали его не менее усердно, чем мы.
Подкатила дурнота.
— Плохие парни? Хотите сказать…
— Ну, он уже дома, так что это теперь и неважно.
— Мама?
— Да, Бо-Бо?
— Мистер Уортингтон купил мне гренок, и я сказал ему «крипья».
Я принялась целовать его.
Тут появилась Рашми.
— Бииилллиии!
Она подлетела к нему, запустила пальцы в волосы.
— Привет, Рашми. — Он прильнул к няне.
Пряча слезы, она подхватила его на руки и принялась разглядывать, держа перед собой, как куклу.
— Кокос? — спросила Рашми.
Он кивнул, и она наконец расплакалась.
Билли перелез через подоконник и как ни в чем не бывало, без малейшего намека на страх, зашагал
