Июль 1857
Я выяснила, почему Фелисити не выказывает явного огорчения из-за того, что ее возлюбленный прекратил свои визиты. Он не уезжал на свою шелковичную плантацию под Прагпуром, а тайно посещал ее ночами. Когда луна стоит высоко, а я крепко сплю, он проникает в дом через окно ее спальни. Слуга, отвечающий за опахало, признался, что видел его.
Фелисити сказала, что сама попросила его избрать этот путь, потому что ей тяжело выносить мой осуждающий взгляд. Она заметила, что я не могу заставить себя даже произнести его имя, что чистая правда. Я думаю о нем всегда как об «индийце», или «том человеке», или «ее возлюбленном». И все же я изо всех сил стараюсь подавить ревность, видя, сколь неудержимо их влечет друг к другу. Хорошо, что я помню, как это было у меня с Кэти. Я пыталась принять его, но не сознавала, сколь явственно эти усилия отражаются на моем лице.
Но самыми сильными чувствами, которые Фелисити может прочесть на моем лице, остаются беспокойство и страх. Индийцы и британцы никогда еще не находились в таком сильном противостоянии, как сейчас. Ее связь становится опасной!
Но изменить их сердца не в моих силах, так что, извинившись перед ней, я попросила, чтобы он приходил днем и через переднюю дверь. Постараюсь проявлять больше сердечности — ради моей подруги и вопреки моим дурным предчувствиям.
Фелисити попросила называть ее друга Джонатан — он из англизированной семьи. Так вот, Джонатан начал кашлять. Мы не знаем, что это — простая простуда или он заразился чахоткой от Фелисити.
Август, 1857
Когда днем начались первые схватки, я послала гонца в Симлу за доктором, надеясь, что он еще достаточно трезв в столь ранний час. Я прошла через дом в нашу новую кухню и оставалась там, вся дрожа и ничего толком не видя вокруг. Потом собралась с духом и вернулась к Фелисити. Она улыбнулась мне: «К завтрашнему дню у нас уже будет ребенок».
Я пододвинула стул к ее кровати.
«Доктор скоро приедет».
«Тот старый пьяница? — Она состроила гримаску. — Пошли в деревню за повивальной бабкой. Лалита знает, кого пригласить».
«Местную акушерку?»
«А что в этом такого?»
Я взглянула на Лалиту, и та сказала: «Моя сестра рожала в прошлом году. Много, много часов, как ребенок появится, мемсаиб. Никакой ребенка до утра не будет».
Фелисити кивнула: «Схватки еще не сильные».
Если допустить, что гонцу потребуется час на дорогу до Симлы и столько же понадобится доктору, у нас еще в запасе достаточно времени. Даже если он явится совсем уж пьяным, то успеет протрезветь. Вот только ожидание так мучительно.
Лалита стояла возле двери — испуганный ребенок, прикрывающий рот платком. Я приказала ей приготовить умывальник и достать из шкафа свежие простыни — они непременно пригодятся, в этом я совершенно уверена.
Когда я снова уселась у кровати, Фелисити схватилась за мою руку и сильно ее сжала, застонав. Начался дождь, и тяжелое дыхание ее сливалось со стуком капель по крыше. Я знала, что сумерки затруднят движение по раскисшим дорогам от Симлы, особенно для полупьяного наездника. Лалита принесла горящую лампу, и я попросила ее выйти на дорогу и посмотреть, не подъехал ли доктор. Она вернулась, прикусив губу и покачивая головой. Потом сказала шепотом: «Мемсаиб, много дождя бежит. Я привожу женщина из деревни?»
Изменится ли что-нибудь, если я скажу «да»? Но я ответила: «Доктор скоро приедет».
Когда боли отступали, я давала Фелисити попить воды и прислушивалась к дождю. Вспыхивали молнии и громыхал гром, а я пыталась вспомнить все, что мне ведомо о родах. Как я узнаю, что все идет нормально? Вскоре после заката я вышла на веранду и посмотрела на болото, которое теперь окружало наш дом. Я даже не смогла разглядеть, где начинается дорога, а дождь все не утихал. Тут уж и трезвому не проехать.
Запаниковав, я крикнула, чтобы Лалита привела повитуху. Она вылетела с веранды, бросилась вниз по холму, скользя в грязи. Упала, снова поднялась и побежала, разбрызгивая доходившую ей до колен грязь. Возвращаясь в комнату, я слышала, как от дома, где жили слуги, донеслось заунывное песнопение — это они совершали обряд для своей мемсаиб и ее младенца.
Я вернулась к Фелисити.
«Все будет хорошо», — сказала она.
Это была та самая ложь, в которой мы все так нуждаемся в подобные моменты.
А еще через час мои руки приняли крошечного мальчика, а повитуха, чуть не потонувшая по пути, все же поспела вовремя, чтобы перерезать пуповину. Несмотря на чахотку матери, младенец такой крепенький и розовый. У него тонкие черные волосики и зычный голос, и я поверила, что он выживет.
Я запеленала его и осторожно положила на руки Фелисити, но та была слишком слаба, чтобы держать ребенка. Повитуха снова передала его мне и без церемоний подтолкнула прочь из комнаты. У Фелисити открылось обильное кровотечение, и хотя я надеялась, что это естественно после родов, повитуха прокричала что-то Лалите, которая молнией выскочила из комнаты и тут же вернулась с каменной ступкой и пестиком. Женщина размолола смесь из каких-то листьев и ягод, потом разболтала все в стакане воды. Она осторожно вливала раствор в приоткрытые губы Фелисити, тогда как я стояла здесь же, беспомощно держа в руках орущего младенца. Я видела, что Фелисити слабеет и бледнеет. Повитуха разминала ей живот, но все было тщетно. Кровь пошла сильным потоком, и тут я поняла, что она действительно в опасности. Как будто гром ударил у меня в груди. Но когда стало ясно, что больше уже ничего сделать нельзя, я легла рядом с ней, и покой снизошел на меня.
Август 1857
Ребенок спит, слуг нигде не видно, но со стороны их жилищ несутся молитвы и скорбные вопли. Покинула ли уже ее душа это место, которое она так любила, или, может, обратилась в стрекозу, чтобы подольше побыть со своим малышом?
Когда тело остыло, я омыла его и одела в лавандовое сари, которое ей всегда нравилось. Я расчесала ее волосы и натянула москитную сетку вокруг кровати. Кожа Фелисити стала похожа на алебастр, а у меня почему-то все теплилась глупая надежда, что я увижу, как дыхание поднимает и опускает ее грудь. Не знаю почему. Нужно собраться с силами, оставить ребенка с Лалитой и отдать последние распоряжения по отправке тела в Симлу. В этом климате похороны должны пройти в двадцать четыре часа.
Я послала Халида за тонгой.
Август 1857
Есть ли конец этому кошмару? Вернувшись, я обнаружила, что Лалита плачет, а Фелисити исчезла. Он оставил плотную, кремового цвета визитку на ее кровати, нацарапав на карточке: «Я забрал ее. Извините».
Извините?
Извините?
Куда он ее забрал? И почему?
Мартин вернулся, валясь с ног от усталости. Он не брился два дня, глаза красные, но впервые за долгое время выглядел живым и счастливым. Он прямиком прошел в комнату Билли, схватил сына и крепко
