эмоций? Или, может быть, рассчитывали столь заурядным способом смягчить мое каменное сердце, надеясь, что я отдам вам рубин, когда наконец его найду? Я предупреждал, что вы только потеряете время.
— Вы же знаете, рубин мне нужен, чтобы спасти жизнь отца! — в голосе Китти звучали слезы.
— Ваш отец виновен и заслуживает смерти!
— Как вы смеете так говорить! Вы же ничего о нем не знаете!
— Ошибаетесь, я знаю все и о нем, и о вас.
— Господи, да с чего вдруг мы вам понадобились?
— Это часть моей профессии. Я просто обязан знать своего противника.
— Какие бы порочащие моего отца сведения вы ни собрали, я уверена, что все это ложь.
— Вот как? Напрасно вы так считаете, я обладаю самой полной и верной информацией. Мне известно, например, что в детстве вас похитили, и один ваш товарищ по несчастью погиб. Вы могли бы вызвать у меня сочувствие, если бы добровольно и даже охотно не отказались от той жизни, которая была вам когда-то дорога.
— Что вы имеете в виду?
— Ваша мать была наполовину индианкой, и, надо заметить, это самая интересная часть вашей биографии. Однако вы покинули землю предков, переехали в Англию и, столкнувшись с недоброжелательством окружающих, поверили любимейшей здешней басне об исконном превосходстве Великобритании над другими странами. Желая во что бы то ни стало стереть самою память о своем происхождении, вы стали даже большей англичанкой, чем сами англичане. Чтобы доказать это себе и всему миру, вы не щадите себя ни днем ни ночью — то летаете на аэроплане, то с отмычкой в руках проникаете в чужие дома. Для чего вам это нужно? Думаю, все дело в трагедии, пережитой в детстве. Вы инстинктивно стремитесь жить в мире, где бы вам ничто не угрожало, и сами создали этот мир в своих фантазиях. В душе вы трусиха, моя милая, потому что бежите от реальности, бежите от самой себя.
— Вы считаете, что трусиха стала бы ради отца рисковать собой? — спросила уязвленная до глубины души Китти.
— Именно так! Вы убеждаете себя, что спасаете отца, а на самом деле спасаете собственную гордость.
Девушка чуть не задохнулась от ярости: как он смеет обвинять ее в эгоизме! Она замахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но Авели схватил ее за запястье.
— Мерзавец! — вскрикнула Китти. — Неужели вы и впрямь думаете, что я забочусь о себе?
— Я в этом уверен! Вам настолько важно чужое мнение, что вы готовы сколько угодно лгать самой себе, лишь бы сохранить лицо. Ответьте мне честно, что вас беспокоит больше — что ваш отец украл доверенное ему добро или что его преступление открылось?
— Мой отец невиновен, — процедила Китти. — Я не верю, что он мог кого-то обокрасть.
— Полноте, да вы его совсем не знаете! Уже много лет вы не то что не говорили с ним, вы его даже не видели. Ведь, как все колониальные чины, он поспешил отправить свою юную дочь в метрополию, чтобы уберечь ее от влияния презренных туземцев. Вам никогда не приходило в голову, почему вас охотно принимают в здешнем обществе, хотя ваш отец вор? Я вам скажу: потому что он украл не у англичан. Ограбь он «белую кость», стопроцентных англичан, как это делаю я, вы бы здесь и шагу не смогли ступить, не получив плевка в лицо. Но ваш благородный папочка обокрал всего лишь «черномазых», так что в этом позорного?
Она снова попыталась его ударить, но он крепко держал ее руку.
— Да, я здорово ошиблась, приняв вас за Кэмерона, — воскликнула она, кивком головы откидывая назад упавшую на глаза прядь волос. — В отличие от вас, мой друг понял бы меня с полуслова. Отважный и благородный, он был воплощением всего самого лучшего в английском характере, и я хотела бы только одного: быть похожей на него. Впрочем, боюсь, вам этого не понять. И вообще, пообщавшись с вами, я даже засомневалась — есть ли в итальянском языке слово «благородство» или такого понятия не существует? Вы удачно выбрали себе имя, вы действительно новое воплощение Макиавелли, а никакой не Кэмерон. И знаете, я даже рада, что ошиблась. Страшно подумать, что мой друг мог превратиться в такое циничное чудовище, как вы!
Ее обвинительная речь гулким эхом разнеслась по ангару. Авели, продолжавший держать запястье Китти, смерил ее язвительным взглядом.
— Тогда мне вас жаль, — ответил он, — потому что ваш Кэмерон выдуманный, насквозь фальшивый. Нет, голубушка, я не какой-нибудь святоша, а реальный человек.
— Не стоит повторять, теперь я и сама это вижу. Кэмерон не вел бы себя так жестоко и грубо, как вы.
Граф снова окинул взглядом ее раскрасневшееся лицо.
— Интересно, что бы ваш благородный Кэмерон сказал о том, как вы претворяете в жизнь ваши общие идеалы? — проговорил он задумчиво и вдруг добавил негромко, совсем другим тоном: — Не знаю, киска, как твой друг Кэмерон, а я терпеть не могу, когда хорошенькие женщины строят из себя страдалиц, поэтому возьму тебя прямо сейчас, здесь, на этом грязном полу — я не привередлив. Можешь сколько угодно фыркать и запускать в меня свои коготки, мне это даже нравится!
Он медленно притянул ошарашенную девушку к твердой мускулистой груди и поцеловал. Китти попыталась отвернуться, но он не позволил, схватив ее свободной рукой за волосы, и снова поцеловал. Она стала бороться, желая только одного — поскорее освободиться и забыть этот кошмар. Ей было стыдно, что Авели, циник и негодяй, сумел отлично почувствовать ее слабость.
— Останься твой Кэмерон в живых, целовал бы он тебя так сладко, как я? — спросил граф.
— Кэмерон бы никогда не посмел…
— Ну разумеется, куда ему, этому прекрасному принцу из девчоночьих грез. Он должен быть безупречным джентльменом, не так ли? И ты презираешь меня за то, что тебя влечет ко мне помимо твоей воли, и за то, что я хочу этим воспользоваться…
— Да! — выдохнула Китти.
— И поэтому ты поцеловала меня только что так, как не всякая женщина поцелует любимого мужчину? Или ты просто устала поклоняться мощам святого Кэмерона и тебе захотелось настоящего мужчины из плоти и крови?
Китти не успела ответить — он снова впился в ее рот с яростной силой, лишив дыхания, заставив ее сердце биться так, что оно, казалось, вот-вот выскочит из груди. Девушка снова попыталась его оттолкнуть, но жар его ласк растопил ее гнев. Она почувствовала, что больше не может ему сопротивляться. Она просто тонула в его поцелуях, растворялась в его объятиях. Кулаки, которыми она упиралась в его грудь, разжались, и Китти, застонав от досады на свою слабость, стала отвечать на поцелуи этого ужасного человека. Недавний гнев, только что пережитое унижение, все чувства, обуревавшие ее девственную душу, смешавшись, породили мощное влечение плоти, совершенно затмившее жажду мести. Голова у Китти закружилась, как бывало, когда она набирала высоту во время полетов или карабкалась по стене под крышу высокого дома…
«Авели не Кэмерон, он чужой, чужой», — билось в ее затуманенном мозгу. Почему же мысли о нем преследуют ее с самой первой их встречи, почему она не в состоянии сопротивляться его властной силе?
Граф притиснул ее всем телом к фюзеляжу аэроплана, и Китти сквозь одежду почувствовала, как вздымается его могучая плоть. Он продолжал ее целовать, спускаясь все ниже, нашел губами узкую полоску кожи между складками шарфа и приник к ней. Китти откинула голову и судорожно вздохнула, потом обхватила руками его голову и всхлипнула.
— Разве святой Кэмерон смог бы доставить тебе столько удовольствия? — пробормотал Авели, стаскивая с нее куртку и расстегивая блузку. — Ты можешь представить себе, чтобы он ласкал тебя так, как я?
Его рука нежно стиснула обнажившуюся грудь девушки, и Китти застонала от переполнявшей ее страсти.
— Да, милая, да, — пробормотал он, — я хочу, чтобы ты мечтала мне отдаться, потому что собираюсь сейчас трахнуть тебя так, чтобы ты забыла обо всем на свете…
