— А почему нет?
— В мире так много вещей, которыми ты мог бы заняться.
— Занятный у нас разговор получается. Ты же станешь раввином.
— У меня нет выбора. Это наследственное место.
— Ты хочешь сказать, что не стал бы раввином, если бы мог выбирать?
— Думаю, что нет.
— И кем бы ты стал?
— Не знаю. Наверно, психологом.
— Психологом???
Он кивнул.
— Я даже не очень понимаю, что это такое.
— Это когда тебе помогают понять, каков ты на самом деле, внутри себя. Я много читал об этом.
— Это Фрейд, и психоанализ, и всякое такое?
— Да.
Я мало что знал о психоанализе, но Дэнни Сендерс в его хасидском одеянии казался мне наименее подходящей кандидатурой в аналитики в целом мире. Я всегда представлял себе психоаналитика как утонченного господина с острой бородкой, моноклем и сильным немецким выговором.
— А кем ты можешь стать, если не раввином?
— Математиком. Это мой отец так хочет.
— И преподавать в каком-нибудь университете?
— Да.
— Вот это здорово… — Его голубые глаза на мгновение приобрели мечтательное выражение. — Мне бы понравилось.
— А я вот не уверен, что мне этого хочется.
— Почему?
— У меня такое ощущение, что я принесу больше пользы людям, если буду раввином. Нашим людям, я хочу сказать. Ты ведь знаешь, не все так набожны, как ты или я. Я бы мог учить их или помогать им в трудную минуту. Я думаю, это может принести мне настоящее удовлетворение.
— А я вот не думаю. Как бы там ни было, я стану раввином. Слушай, а ты-то где научился так подавать?
— Я тоже тренировался, — похвалился я.
— Но тебе не нужно изучать два листа Талмуда в день.
— Слава Богу!
— Классно ты подаешь. Прям подачи-неберучки.
— А сам-то ты отбиваешь как?! Ты что, всегда целишь прямо в питчера?
— Да.
— Где ты этому выучился?
— Я по-другому просто не умею. Как-то я так на мяч смотрю и так биту держу. Не знаю.
— Это же просто убийственный удар. Ты меня чуть не прикончил.
— Я думал, ты утку сделаешь.
— Я не успевал утку сделать.
— Успевал-успевал.
— Ты так засадил, что мяч летел слишком быстро для утки.
— Тебе же хватило времени, чтобы поднять перчатку.
Я задумался на мгновение.
— Да ты не хотел утку делать.
— Это верно, — ответил я наконец.
Я вспомнил ту долю секунды, когда я поднял перчатку к лицу. Я мог бы просто поднырнуть, как утка, или отскочить в сторону и полностью уклониться от мяча. Но я даже не подумал об этом. Я не хотел, чтобы Дэнни Сендерс посмотрел на меня, как на Шварци.
— Что ж, ты остановил этот мяч.
Я ухмыльнулся.
— Не сердишься больше? — спросил он.
— Нет, не сержусь. Надеюсь только, что глаз заживет как следует.
— Я тоже на это очень надеюсь, — сказал он порывисто. — Поверь мне.
— Кстати, а что это был за раввин на скамейке? Это ваш тренер или что-то вроде этого?
Дэнни Сендерс рассмеялся:
— Это один из учителей в нашей ешиве. Мой отец посылает его с нами — проследить, чтобы мы не соприкасались слишком тесно с вами, апикойрсим.
— Слушай, я очень сердит на тебя за эти штучки с апикойрсим. Зачем ты говоришь своей команде такие вещи?
— Извини. Только так мы можем сплотить команду. Я объяснил своему отцу, что вы лучшая команда в округе и что наш долг — побить вас, апикойрсим, именно в том, в чем вы лучше всех. Как-то так.
— Ты и впрямь убедил своего отца сказать это?
— Да.
— А если бы вы проиграли?
— Не хочу об этом даже думать. Не знаешь ты моего отца.
— Получается, вы просто обязаны были нас победить.
Он взглянул на меня, и я видел, что он о чем-то задумался. В глазах его появился холодный блеск. «Именно так», — сказал он наконец. Казалось, он нашел что-то, что давно уже искал.
— Именно так, — повторил он.
— Что он читал все это время?
— Кто?
— Раввин.
— Не знаю. Книгу по закону или что-то в этом духе.
— Я решил, что, наверно, это одна из книг твоего отца.
— Мой отец не пишет книг. Он много читает, но ничего не пишет. Он говорит, что слова извращают подлинные чувства. Да и говорить-то много он не любит. То есть, конечно, он достаточно говорит, когда мы изучаем Талмуд. Но сверх того — очень мало. Он сказал мне однажды, что его желание — чтобы все говорили молча.
— Говорили молча?
— Я тоже не понимаю, — пожал плечами Сендерс. — Но он так сказал.
— Интересный он человек, твой отец.
Он посмотрел на меня.
— Да, — ответил он, и в глазах его мелькнул тот же холодный блеск.
Дэнни начал рассеянно крутить один из своих пейсов. Мы долго сидели молча. Он был поглощен чем-то. Наконец он поднялся:
— Уже поздно. И мне пора.
— Спасибо, что пришел проведать.
— Завтра увидимся.
— Обязательно.
Он по-прежнему казался отстраненным. Я смотрел, как он медленно идет по проходу и выходит из палаты.
Глава четвертая
Через несколько минут пришел мой отец. Он выглядел еще хуже, чем вчера. Щеки ввалились, глаза
