чувствовал, как наливаюсь злобой, и вся эта злоба фокусировалась прямо на Дэнни Сендерсе. Оказалось, я могу его ненавидеть.
За половину периода на домашней базе перед питчером Шварци оказались пятеро соперников, и только одного из них он сумел выбить. Время от времени ешиботники выкрикивали нам на идише: «Горите в аду, апикойрсим!» — и к тому моменту, когда половина периода закончилась и мы сгрудились у сетки вокруг мистера Галантера, все понимали — это не просто игра в мяч.
Мистер Галантер обильно потел и был мрачен. Сказал он только одно: «Теперь нужно сражаться с осторожностью. Избегайте ошибок». Он сказал это очень тихо, и мы тоже стояли тихо, пока баттер не ступил на домашнюю базу.
Мы стали вести тихую, внимательную игру. Следуя указаниям мистера Галантера, мы не бросались в рискованные пробежки и отбивали, когда можно было, подачи без замаха. Я заметил, что вне зависимости от того, на какой базе стояли бегущие игроки команды ешивы, мяч всегда и отовсюду бросали Дэнни Сендерсу, и понятно почему: он был единственным игроком, который надежно ловил их неуклюжие броски. Еще во время периода я улучил момент, зашел за плечо раввину и посмотрел, что он читает. Это была книга на идише. Я пошел обратно к сетке. Дэви Кантор подошел и встал рядом, но ничего не сказал.
Мы выиграли только одно очко в этом втором периоде и вышли на начало третьего с тяжелым чувством.
Дов Шломовиц занял место на домашней базе. Он стоял там, как медведь, бита в его мясистой руке казалась спичкой. Шварци подал, и Шломовиц, отбивая, чуть не располовинил голову третьему бейсмену. Ешиботники загудели, и кто-то снова явственно крикнул в нашу сторону на идише: «Горите в аду, апикойрсим!». Мы с Сидни молча переглянулись.
Мистер Галантер стоял у третьей базы, утирая лоб. Раввин спокойно читал свою книгу.
Я снял очки и потер уши. Неожиданно меня охватило странное чувство — словно наше игровое поле, с асфальтовым покрытием и разметкой, нанесенной белой краской, — отныне и есть весь мой мир, как будто все предшествующие годы моей жизни были лишь подготовкой к этой игре и от ее исхода зависит вся моя дальнейшая жизнь. Я замер на мгновение с очками в руке. Мне стало страшно. Затем я глубоко вдохнул, и страх прошел. Это просто спортивная игра, сказал я сам себе. Всего-то делов!
Мистер Галантер крикнул, чтобы мы отодвинулись и сплотили оборону. Я стоял в нескольких футах от второй базы и сделал два шага назад. В это время Дэнни Сендерс, помахивая битой, прошел на домашнюю базу. Ешиботники кричали ему на идише, чтобы он прикончил нас, апикойрсим.
Шварци оглянулся, чтобы осмотреть поле. Он явно нервничал и тянул время. Сидни Гольдберг ждал, не принимая стойку. Мы встретились глазами — и отвели их. Мистер Галантер спокойно стоял на своем месте у третьей базы, глядя на Шварци.
Первая подача прошла слишком низко, и Дэнни ее проигнорировал. Вторая, судя по траектории, шла на уровень плеча[14], и не успел мяч преодолеть две трети расстояния до домашней базы, как я уже стоял на второй базе в полной готовности. Я раскрыл перчатку, в этот момент бита хлопнула по мячу, и я увидел, как мяч пулей пронесся прямо над головой Шварци — так быстро, что наш питчер еще не успел восстановить равновесие и просто не смог бы среагировать, если бы мяч прошел ниже. Я увидел Дова Шломовица, несущегося ко второй базе, и Дэнни Сендерса, бегущего к первой, услышал радостные вопли команды ешивы и выкрик Сидни Гольдберга, изо всех сил выпрыгнул, вытянув руку с перчаткой так далеко, как только смог, и, уже ловя мяч, подумал, что эдак можно ее вывихнуть из плеча. Мяч врезался в раскрытую перчатку со страшной силой — рука тут же онемела, а все тело тряхнуло, словно дернуло током. Я почувствовал, что теряю равновесие и неудержимо падаю на левое бедро и локоть. Я увидел, как Дов Шломовиц разворачивается и бежит обратно к первой базе, заставил себя перейти в сидячее положение и неуклюже бросил мяч Сидни Гольдбергу, который схватил его и метнул на первую базу. Я услышал, как судья закричал «Аут!»[15], и увидел Гольдберга, бегущего ко мне, чтобы помочь подняться, — на его лице застыло выражение счастья, в которое он сам боялся поверить. Мистер Галантер выкрикнул судье «Пауза!» и побежал на поле. Шварци стоял на своей позиции питчера с разинутым ртом. Дэнни Сендерс застыл на линии первой базы, в нескольких шагах от нее — там, где его остановил мой бросок, — и вперился в меня взглядом, лицо его при этом словно окаменело. Раввин тоже смотрел на меня, а вся ешива притихла.
— Ну, ты даешь, Рувим! — сказал Гольдберг, хлопая меня по спине. — Обалденный захват!
Вдруг наша команда словно ожила: все перебрасывали мяч и весело обсуждали игру.
— Все нормально, Мальтер? — вступил подошедший мистер Галантер. — Дай-ка я посмотрю твой локоть.
Я показал ему локоть. Кожа была ободрана, но не очень сильно.
— Отлично сыграл, — сказал мистер Галантер, радостно глядя на меня. Его лицо по-прежнему было залито потом, но теперь на нем проступила широкая улыбка.
— Спасибо, мистер Галантер.
— Как ладонь?
— Болит немного.
— Дай-ка взглянуть.
Я снял перчатку, и мистер Галантер согнул и разогнул ладонь в запястье и в пальцах.
— Так больно?
— Нет, — соврал я.
— Готов продолжить игру?
— Конечно, мистер Галантер.
— Хорошо! — сказал он, похлопывая меня по спине и улыбаясь. — Мы представим тебя за это к награде, Мальтер.
Я криво улыбнулся. Он ушел, довольный.
— Я все в себя прийти не могу, — сказал Сидни Гольдберг. — Вот это прыжок!
— Ты тоже здорово пасанул на первую.
— Пока ты на заднице отсиживался!
Мы ухмыльнулись друг другу и разошлись по своим позициям.
В этом периоде баттерами оказались еще двое ешиботников. Первый сумел добежать до первой базы, а второй послал свечку на позицию шорт-стопа, которую Сидни взял, не сходя с места. Мы выиграли две пробежки в этом периоде, еще одну — в следующем и к середине пятого периода вели 5:3. Когда мы выходили после перерыва в средине этого периода, мистер Галантер, улыбаясь и нервно утирая пот со лба, ходил взад-вперед своей боксерской походкой, раввин больше не читал, команда ешивы погрузилась в мертвое молчание. Дэви Кантор встал бейсменом на вторую базу, а я вышел на позицию питчера. Шварци явно устал, а период был решающий, потому что правилами нашей школьной лиги их предусмотрено только пять, так что для ешиботников это был последний шанс сыграть в нападении. Дэви был неважным полевым игроком, но мистеру Галантеру ничего другого не оставалось, как поставить меня на подачу, — он рассудил, что в конце игры это важнее. Моя левая рука все еще болела от прошлого захвата, и кисть плохо сгибалась, но правая рука была в полном порядке, и у меня, стоило мне постараться, выходили хорошо закрученные подачи. Дов Шломовиц, принимавший подачи на домашней базе, трижды взмахивал битой и все три раза рассекал ею воздух. После третьей попытки вид у него был весьма озадаченным — потом он поплелся с поля. Мы выиграли очко, а его место занял Дэнни Сендерс.
Все игроки команды ешивы сгрудились у сетки, не отрывая глаз от Дэнни. Все молчали. Раввин выпрямился на скамейке, его книга была закрыта. Мистер Галантер скомандовал всем нашим отойти на своих позициях на шаг. Дэнни несколько раз взмахнул битой, потом принял стойку и взглянул на меня.
«Вот тебе подарочек от апикойреса», — подумал я и метнул мяч. Удар вышел сильным и быстрым, и я увидел, как левая нога Дэнни и его корпус отклоняются, а бита заносится для удара. Он нанес удар как раз в тот момент, когда мяч поднырнул вниз, и бита яростно, но впустую просвистела в воздухе, заставив его дважды повернуться вокруг своей оси и потерять равновесие. Черная кипа упала с головы, и он, восстановив равновесие, быстро нагнулся, чтобы ее поднять. Какое-то мгновение он простоял неподвижно, очень спокойный, глядя на меня. Потом снова принял стойку. Кэтчер кинул мне мяч — принимая его перчаткой-ловушкой, я снова почувствовал боль в запястье.
Ешиботники стояли очень тихо, а раввин начал беззвучно шевелить губами.
