любимая бабушка Евдоксия не бросила меня «в беде» и иногда, тайно от всех,
угощала конфетой. Спасибо тебе, бабулечка, и за конфеты, и за тот образ
мыслей, с которым ты жила, и, надеюсь, который частично усвоила я.
Само собой, что эта ситуация с резким набором веса не прошла для меня
безследно – всю свою жизнь я боюсь поправиться, ведь это сидит в подсознании,
как то, что меня за это будут ругать, и то, что меня, наверное, никто не любит. А
что ещё может думать ребёнок – раз наказывают и не дают сладостей, значит и
не любят вовсе. Сейчас я сама – мать, и очень хорошо помню уроки своего
детства, так почему же другие, повзрослев, их забывают и унижают своих детей?
Ведь дети беззащитны…
А дальше мои проблемы с лишним весом показались мне абсолютно
мелкими и незначительными, потому что отец решил вернуться к нам, и мама
его простила, забрав из милиции заявление о моём избиении. И после полугода с
небольшим благодати, при которой мама даже прочитала мне какую-то книжку
(хотя я уже умела читать и сама), чего никогда раньше не было, так как она
всегда была занята отцом, – в моей жизни снова наступил ад. И вернулся бес.
Однажды, в конце августа – когда для меня уже были куплены и школьная
форма, и белый передничек, и портфельчик – я вернулась домой с прогулки и
увидела, как пьяный отец избивает мать, лежащую на полу, ногами. Я,
естественно, попыталась заступиться, но ведь силы были неравны – я отлетела,
словно мячик, к стене, ударившись об неё головой и потеряв сознание.
Но это было ещё не самое печальное и страшное. Дело в том, что придя в
себя, я обнаружила, что не могу говорить. ВООБЩЕ. Передать то, что я
чувствовала тогда, сейчас уже не получится, потому что я знаю, что через девять
месяцев все же заговорю. А вот в тот момент… Весь мой маленький мирок
разрушился, словно ударившись о ту стену. Школа, друзья, идущие без меня в
первый класс, форма, портфель – всё это осталось в каком-то другом, но не моём
мире. А я оказалась в полной тишине. И была бы в полном одиночестве, если бы
не моя бабушка. К счастью, после этой истории, видимо, испугавшись, что мать
снова понесёт заявление в милицию, отец согласился, наконец, съехаться жить с
родителями моей матери. Тем более, что жили они в большом частном доме, и
все решили, что мне это поможет.
Почему к счастью? Да просто не знаю, что бы со мной было, если бы отец с
матерью уходили на работу, а я оставалась совсем одна, глядя из окна нашей
квартиры, как мои друзья идут в школу. Без меня. Тем более, я была обижена на
6
мать, не понимая, почему она не разводится с отцом. Я даже неоднократно с ней
об этом заговаривала, но и сейчас не могу понять её ответ: «А что люди скажут?
Как я буду жить одна?» И я никак не могла взять в толк – почему одна? А я?
Но, если вы думаете, что отец перестал пить, когда мы переехали в дом
бабушки и дедушки, то вы серьёзно ошибаетесь. Драки не прекращались, мать
отца не выгоняла, заявления, написанные в отделении милиции после драк,
забирала, а бабушке и дедушке в грубой форме приказала «не лезть в чужую
жизнь». И тогда они, отчаявшись уже защитить свою дочь в этих безсмысленных
драках и выяснениях отношений, и, получив не один десяток синяков,
проломленную топором дверь и два удара ножом, сказали, что вмешиваться
больше никогда не будут. И что бы отныне не творилось в нашей части дома –
а надо сказать, что становилось всё хуже и хуже, – они больше НИ РАЗУ и не
вмешались, так как поняли, что это не спасет ситуацию, ибо решать надо только
