И неудивительно — Лили осваивалась везде. Одним словом, хамелеон. Эта наука требовала деликатности. Необходимы были интуиция, талант, способность к перевоплощению. Дежурная улыбка, находчивый ответ, чтобы озадачить оппонента, вовремя сказанный комплимент, в котором не должно чувствоваться лицемерие. Иначе можно было и перестараться. Подчас было трудно разграничить искренние чувства и показные, но у Лили была хорошая школа. Малышка Лилиана Бертен, давно спящая вечным сном, была ее первым опытом в подобных делах.
С книгами под мышкой она спустилась по ступеням и остановилась в ожидании, пока красный сигнал светофора не прервал поток автомобилей. Как только она ступила на сверкающую огнями проезжую часть, подул ветер. Длинные волосы, падающие на лицо, ослепили ее. Она закрыла глаза. На короткое время потеряла ориентацию, и уличный шум поглотил ее. Клаксоны, сирены пожарных машин вдалеке, стук каблуков и шарканье подошв по асфальту. Адреналин, который сотрясал тротуары, поднялся от подошв балеток и овладел всем ее телом. Она улыбнулась, поправила рукой волосы. Осень была такой живой, что можно было почувствовать во рту ее вкус. Свежий воздух, голубое радостное небо, все еще по-летнему жаркое солнце. Запахи пряностей и расплавленного сахара, доносившиеся из ресторана. Время от времени Лили начинала думать о густом сметанном креме и горячем шоколаде. На Манхэттене жизнь била ключом. Иначе и быть не могло. Она была везде — в свете кинотеатров, витринах универмагов, в улыбках на афишах, в толстых ковровых покрытиях, дурманящих запахах цветочных букетов, которые почитатели посылали Ксении Федоровне с Семьдесят первой авеню. И тем не менее все эти блага, еда и оптимизм иногда вызывали оскомину, становились неудобоваримыми и не могли дать Лили то, в чем она нуждалась больше всего.
Во второй половине дня в дверь позвонили. Марта, гувернантка, пошла открывать. Лили читала в гостиной, босоногая, сидя среди подушек в своем любимом углу у окна с выступом, которое выходило в сад за домом. Время от времени она попивала лимонад. В доме стояла полная тишина. Тетя Ксения повела Николя к педиатру делать прививку. Немного раздраженная долгим разговором у входной двери, обрывки которого долетали и до нее, она поднялась, чтобы самой пойти взглянуть, наклонилась через перила лестницы и посмотрела вниз.
— Что-то не так, Марта? — спросила она, сдвинув брови.
Уперев руки в бока, пожилая темнокожая женщина повернула свое круглое лицо к девушке. Ее черные курчавые волосы дрожали от негодования.
— Этот господин настаивает, мисс Лили… Я не хочу, чтобы…
— Привет, Лили.
Она узнала его сразу, и у нее кровь прилила к лицу. На нем был костюм в клетку, неброский галстук. Время посеребрило его виски. У него был все тот же внимательный взгляд, что и до войны, но черты лица стали более резкими, появились складки в уголках губ, морщины на лбу. Но его глаза излучали ту же необыкновенную доброту, олицетворяющую для Лили ее детство. Однако создавалось впечатление, что с его приходом квартира наполнилась призраками погибших родных.
— Ты узнаешь меня? — спросил он.
Срывающийся голос, вежливый тон взволновали ее. Плитка в вестибюле холодила ноги. Она подошла и прижалась к его груди так сильно, словно хотела слиться с ним, точно так, как она это делала десять лет назад, перед тем как покинуть Берлин. Его одеколон пах дорогой кожей и сандаловым деревом. Она почувствовала, что он более худой, чем казался. Макс тоже прижал ее к себе. Они так долго стояли под удивленным и сердитым взглядом Марты, которая не имела привычки впускать в дом незнакомцев. Миссис Осолина ни о чем ее не предупреждала, но пришедший оказался не тем человеком, кому легко сказать «нет».
Они устроились в салоне на канапе, обтянутом бежевой замшей. Время от времени Лили наклонялась, чтобы потрогать его руку, погладить ладонь. Она хотела физически ощущать связь с прошлым, которое затуманивало ее настоящее. Он же хотел расспросить, чем она занимается, узнать, хорошо ли учится, есть ли у нее друзья. Но на все его вопросы она только нетерпеливо махала рукой и задавала свои. Итак, он рассказал ей, что приехал в город в начале года и теперь работает на
— Мне необходимо было освоиться, — объяснял он. — К счастью, у меня хорошие отношения с другим его протеже. Молодой человек очень талантлив. Ричард Аведон. Ты уже видела его работы? Сначала я боялся, что стал старомодным. Техника фотографии ушла далеко вперед. Знаешь, эти электрические фотовспышки меня немного озадачили. Нужно было время, чтобы наверстать упущенное. Быть собранным, работать день и ночь — это было здорово, так как не оставляло времени на размышления.
Он улыбнулся.
— Я не знаю места, подобного Нью-Йорку. Фотография здесь в почете: журналы, реклама, книги… К Рождеству я готовлю выставку работ. На пути сюда я не думал, что это будет так… так… — не находя слов, он сделал движение рукой, чтобы выразить главное. — Здесь прошлого не существует. Это, наверное, хорошо. Но поначалу это так обескураживало, ты меня понимаешь? — добавил он обеспокоенно.
— И только сегодня ты решил прийти к нам? — обиженно сказала она.
— Не хотел спешить. Я ждал большую часть жизни, чтобы этот момент наконец-то настал. Поэтому нельзя было делать все как попало, чтобы ничего не испортить.
Лили хмуро посмотрела на него. Но она понимала его. Никто не умел так держать себя в руках, как Лили Селигзон, ведь целеустремленность и терпение были ее главными качествами.
Макс держался очень уверенно, но когда несколько минут спустя стукнула входная дверь и радостный голос Ксении Федоровны зазвенел в доме, он вздрогнул. Лили наконец отпустила его и поднялась. Последние лучи солнца освещали светлую комнату, для которой Ксения выбрала спокойные цвета: белый, бежевый, цвет карамели. Пышные тюлевые гардины украшали каждое из трех окон и придавали интерьеру легкости. Тут царствовал веселый беспорядок — журналы валялись на консоли, игрушки были свалены в кучу. Картины с фантастическими сюжетами висели на стенах. Лили хотела его успокоить, сказать, что все будет хорошо, что хотя тетя Ксения и расставила букеты, полученные от поклонников, в хрустальных вазах по всему дому, она никогда не дает повода дарителям надеяться на какие-то отношения. Что она тоже много работает, занимается малышом и ею, Лили. Девушка была задумчива и печальна.
Ксения появилась в дверном проеме. Она несла уснувшего Николя, на его маленькую головку была надета голубая кашемировая шапочка. Увидев Макса, Ксения застыла на месте и побледнела. Макс медленно поднялся, отрывая свое тело от канапе с осторожностью, так, словно фальшивое движение могло все испортить. Лили охватил озноб. Она не любила такие волнительные моменты, когда сильно бьется сердце и кружится голова, когда все дрожит перед глазами и не знаешь, что сказать и что сделать.
Макс и Ксения молча смотрели друг на друга. Они вдруг ощутили скованность. Держались настороже. Макс не осмеливался двинуться с места. С начала их романа в первый раз именно он сделал выбор — вернуться. Раньше не одну такую попытку предприняла Ксения. Но они все оказались безуспешными. Только теперь он смог оценить, сколько ей нужно было мужества, чтобы бросить все и поспешить на поиски родной души, потерявшейся в военной горячке. Его угнетало ощущение, что он пришел слишком поздно. Ему казалось, что он легче ветра. Что он ничего не может предложить ей. Есть ли для него место в ее жизни теперь? В этом доме, который она обустроила сама, в этом молодом и пламенном городе, где ничего не напоминает об их ранах? Макс внимательно посмотрел на ребенка, которого она держала на руках.
Ксения еще не до конца осознала, что это он стоит перед ней. Казалось, он занимает собой все пространство. Сколько раз она представляла себе эту встречу! Цвета тканей, каждый предмет мебели, каждая картина были выбраны с учетом его вкусов. И вот воображаемое стало реальным. Это было так неожиданно. Макс молчал, что было вполне в его духе — этот человек не любил говорить попусту. Она это прекрасно знала. Она видела, что он встревожен. Он смотрел на своего сына озадаченно, но в глазах читалась и боль. Теперь она понимала, как ему не хватало его детей. Она украла у него детство дочери, а их сыну скоро исполнится три года. Некоторые мгновения счастья уже никогда не вернуть. Видя, как больно Максу, Ксения задрожала. Его горе всегда было непереносимо для нее.
