— И пойду! Спасибо, что сказал, — а я-то думал, что она только насчет жалованья. Жалованье я ей заплатил, у меня свидетели есть! Ах, подлая девка!.. Господи Иисусе, сколько всякой напасти, сил моих больше нет! Корова пала, пришлось прирезать, в поле еще до сих пор не управились, — человек один, как перст!
— Вдовец — все равно что средь волков овца, — сказал из своего угла слепой.
— Насчет коровы вашей я уже слышал, говорили мне люди в поле…
— За это дело помещик ответит, — стадо-то погнал из рощи его лесник! Самая лучшая корова, ей цена не меньше как триста злотых! Загнал он ее, а она стельная была, вот у нее нутро и перегорело. Пришлось дорезать…Но помещику это даром не пройдет! Я на него в суд подам.
Войт, державший всегда сторону помещика, стал отговаривать Борыну от такого намерения, убеждать, что не следует ничего делать сгоряча. В конце концов, чтобы переменить разговор, он мигнул жене и сказал:
— Жениться вам надо, Мацей, вот и будет кому за хозяйством смотреть.
— Смеетесь, что ли? Да мне на Успенье пятьдесят восемь стукнуло! Взбредет же этакое в голову! Еще покойница моя не сгнила…
— Возьмите женщину по вашим годам, так у вас все наладится, — промолвила жена войта и начала убирать со стола.
— Добрая жена — мужней голове корона, — добавил и слепой, нащупывая миску, которую поставила перед ним хозяйка.
Борына отмахнулся, но мысленно уже спрашивал себя, как это ему самому до сих пор в голову не пришло? Какая бы жена ни попалась, все с нею лучше будет, чем одному горе мыкать.
— Всякие бабы есть — и глупые, и нерасторопные, и сварливые. Иная, чуть что, до мужнина чуба добирается, другая только и знает в корчму бегать, — где музыка, там и она! А все же мужику при жене лучше, от нее в хозяйстве всегда польза, — продолжал слепой, доедая свой ужин.
— То-то на селе все подивились бы! — сказал Борына.
— Что их слушать? Разве люди вам корову вернут? Или за хозяйством присмотрят? Или помогут чем! Пожалеют вас? — с жаром возразила жена войта.
— Или, может, перину тебе согреют! — со смехом добавил войт. — А в деревне у нас девчат столько, что когда идешь между хатами, жаром пышет, как из печи.
— Видите, греховодник какой, чего ему хочется!
— Да вот, взять хотя бы Грегорову Зоську — статная, красивая, и приданое не малое.
— А на что Мацею приданое, — или он у нас не первый хозяин в деревне?
— Ну, от добра да земельки никто не откажется, — заметил слепой.
— Нет, Грегорова дочка Мацею не годится, — рассуждал войт. — Здоровьем слабовата, да и молода еще…
— А Ендрекова Кася? — припоминала жена войта.
— Эта уже сговорена. К ней вчера Адам Рохов сватов засылал с водкой.
— А то есть еще Вероника Стахова.
— Нет, куда ее — болтлива, только гульба на уме, да и кривобокая к тому же.
— Ну, а вдова Томека, — как ее… Бабенка еще молодая, самая пора ей замуж.
— Скажешь тоже! Трое ребят, земли четыре морга, два коровьих хвоста да старый тулуп, что остался от покойника!
— А Улися, дочка того Войтека, что за костелом живет?
— Э… эта для холостого: с приплодом. Парнишка, правда, уже подрос, может коров пасти, да Мацею он ни к чему, у него свой пастушонок есть.
— Девок у нас в деревне довольно, да я такую ищу чтобы годилась для Мацея.
— А одну-то и позабыла! Эта для него была бы в самый раз…
— Которая?
— А Ягна Доминиковой?
— Правда, про нее я совсем забыла!
— Славная девка и здоровенная такая — через плетень не перелезет, жерди под нею ломаются… И собой хороша — белолицая да холеная, как молодая телка.
— Ягна? — переспросил Борына, молча слушавший этот перечень имен. — Говорят, она до парней большая охотница..
— Э, никто при том не был, кто это знает? Плетут кому не лень, а все из зависти! — горячо защищала Ягну хозяйка.
— Да я что ж… Я ничего не говорю… А только так люди болтают. Ну, мне идти пора. — Мацей поправил пояс, сунул в трубку уголек и несколько раз затянулся.
— А в суде на какой час назначено! — спросил он спокойно.
— В повестке сказано — в девять. Если пешком думаете, придется до света выйти.
— Зачем же пешком, доеду потихоньку на кобыле. Ну, оставайтесь с Богом, спасибо вам за угощение и совет.
— Иди с Богом. Да поразмысли насчет того, что мы тебе советовали. А надумаешь, так пойду от тебя сватом к ее матери, и еще до Нового года свадьбу сыграем.
Борына ничего не ответил, только глазами заморгал и вышел.
— Когда старик на молодой женится, дьяволу потеха! — сказал дед серьезно, выскребая ложкой дно миски.
Борына шел домой медленно, размышляя о том, что говорили войт и жена его. Им он и виду не подал, что мысль эта ему сильно понравилась. Ну, как же — ведь он человек почтенный, не мальчишка, у которого еще молоко на губах не обсохло, — не визжать же от радости, что его женить хотят!
Ночь уже укрыла землю; в темной безмолвной глубине неба серебряной росой блестели звезды. Тихо было в деревне, порой только лаяли собаки. Из-за деревьев кое-где мерцали огоньки. По временам с лугов веял влажный ветер, деревья начинали покачиваться, и тихонько шептались листья.
Борына возвращался домой не той дорогой, какой пришел: он спустился вниз к озеру и перешел на другой берег по мосту, под которым вода с бульканьем вливалась в реку и дальше с глухим шумом устремлялась на мельницу. Вода в озере была тиха и неподвижна и отливала темным блеском. Прибрежные деревья отбрасывали тень на его поверхность и словно заключали его в черную раму, а в середине озера, где было светлее, как в металлическом зеркале, отражались звезды.
Мацей и сам не знал, почему он не пошел прямо домой, а выбрал этот дальний путь. Может быть, для того, чтобы пройти мимо дома Ягны? А может, он просто испытывал потребность собраться с мыслями.
'Ведь и в самом деле не худо бы на ней жениться! А что там о ней поговаривают, так это — тьфу! — Он плюнул. — Славная девка!..'
Его пробирала дрожь, потому что от озера тянуло сыростью и холодом, а он только что вышел из жаркой избы войта.
'…A без жены пропадешь, или придется все хозяйство детям отдать, — думал он. — Здоровенная она, рослая, и красавица писаная… Вот самая лучшая корова, пала и кто его знает, что еще завтра случится? Может, и в самом деле жену подыскать? После покойницы столько всякой одежи осталось — вот и пригодилась бы… Старуха Доминикова — злющая, как собака. Ну, а мне-то что? Изба у них есть, земля есть, она у себя жить останется… В семье их трое, а земли пятнадцать моргов, значит Ягне достанется пять. И за избу ей братья выплатят и все, что полагается, дадут!.. Пять моргов… Как раз то поле, что за моим картофельным, летом они там, помнится, рожь сеяли… Пять моргов… Вместе с моими это будет… без малого тридцать пять! Здорово! — Он потер руки и поправил пояс. — У одного только мельника больше… Жулик он, обижает народ, процентами да всякими плутнями набрал столько… А в будущем году подвез бы я навозу, вспахал бы да посеял пшеницу на всем поле… И одну лошадь еще прикупить надо, да вместо Пеструхи корову… впрочем, корову-то ей мать в приданое даст'.
Так размышлял Борына, рассчитывал, предавался мечтам рачительного хозяина и часто останавливался в глубоком раздумье. Мужик он был умный и поэтому все взвешивал и рылся в памяти, чтобы чего не упустить и не забыть.
