— Сказал, — парирует мужчина. — Док всегда подлизывался к Старейшине. Готов поспорить, это Старший приказал ему проследить, чтобы все несогласные получили свое.
— Да, но… — начинает женщина.
С меня довольно.
— И долго вы собираетесь стоять тут и пересказывать враки про Старшего? — спрашиваю я, поворачиваясь и взбегая по ступенькам. — Вы так восстание поднимете.
Человек, стоящий в самом центре группы, оборачивается, но ему, кажется, все равно, что я услышала их разговор. Он этим даже отчасти горд.
— Не о восстании речь, — говорит он мягко, будто ребенку объясняет. — Ты читала манифест Барти? — Протягивает мне пленку, но я на нее даже не смотрю. — Мы хотим как лучше для корабля. Хотим, чтобы все были здоровы и счастливы. — Он медлит. — Корабль важнее любого отдельного человека. Даже Старшего.
— Счастливы? — огрызаюсь я. Доброта в его голосе злит меня еще сильнее. — И чем же Старший сделал вас всех несчастными?
Женщина с низким голосом качает головой.
— В Старшем нет ничего плохого. Просто мы его не выбирали.
— Барти пишет о разных книгах из Регистратеки, — добавляет мужчина, снова помахав у меня перед носом пленкой. Я опять не смотрю. — О правительствах Сол-Земли. Там были системы. Голосование, выборы, все такое. Там люди могли выбирать, их мнение учитывалось.
— Нельзя снимать Старшего с поста командира, — настаиваю я. Их слова звучат так… не знаю, логично… но если бы только спокойно все обсудить, показать им, как упорно Старший трудится, Как для него это важно, тогда они наверняка не спешили бы его скинуть.
— Прости, но тебе мы тоже доверять не можем.
— Почему нет? Я тоже тут живу!
Он качает головой.
— Но ты не одна из нас. — Он опускает взгляд на мои рыжие волосы, торчащие из-под капюшона, и я торопливо пытаюсь заправить их обратно. Он улыбается самодовольно и непринужденно, совершенно спокойно. Я же буквально чувствую, как лицо наливается краской. — Одно точно, — добавляет он. — До тебя нам не нужна была полиция. До твоего появления все было спокойно.
Я отступаю назад на две ступеньки.
— Может, Старший был бы тем лидером, какой нам нужен, если бы не отвлекался, — добавляет женщина с низким голосом так непринужденно, будто и не предлагает сейчас устранить меня как помеху.
Отступаю еще на две ступеньки.
— И правда, все началось с нее, — поддерживает другая женщина.
Стискиваю пластырь в кармане, ясно осознавая, что одним их всех не успокоить. Зачем я вообще начала с ними разговаривать? И так все было ясно.
Ладонь касается списка Ориона.
Нет, я не позволю им запугать меня и заставить бросить поиски.
Взбегаю вверх по лестнице, протиснувшись мимо первой женщины. Главарь группы уходит с дороги, но со зловещей улыбкой следит за тем, как я открываю двери и захожу в Регистратеку. Мне не нравится его взгляд. Напоминает то, как смотрит на меня Лютор — так, будто я вещь, а не человек.
Внутри почти что пусто. У стенной пленки с темой «Литература» высокий и тощий мужчина читает эссе Генри Дэвида Торо, еще четверо изучают подробности восстания боксеров[1]. У естественно-научной пленки вообще никого нет. Это странно. Впервые с тех пор, как Старший снял корабль с фидуса, никто не разглядывает чертежи двигателя, не думает, как увеличить КПД, не подозревая, что двигатель не работает уже многие годы.
Спешно углубляюсь в залы с книгами. Едва ли люди с порога пойдут сюда за мной, но лучше все-таки поторопиться.
Научную литературу решаю пропустить. Орион оставлял подсказку для меня, и даже если ее прятал кто-то другой, все равно, мне кажется, вряд ли она найдется среди справочников.
Шанс должен быть. Обязан быть.
Кто-то, вероятно, изменил последнее послание — вырезал часть видео, наверное, добавил текст, но план Ориона гораздо сложнее. Он продумал каждый шаг. Должно быть что-то, что подтолкнет мои мысли к следующей спрятанной подсказке.
Провожу пальцами по полке, ища хоть какой-нибудь намек. Снова пролистываю «Ад» Данте, следом просматриваю «Рай» и «Чистилище». Дальше — всего Льюиса Кэрролла, включая дурацкое стихотворение про Бармаглота, которое мисс Паркер заставила нас разбирать.
Бесполезно. Может, Орион и оставил следующую подсказку в книге, но вряд ли в той, которую уже использовал.
Падаю на стул у стоящего посреди зала железного стола. На нем лежат сонеты Шекспира — точно там же, где я оставила их несколько дней назад, когда обнаружила рядом с Данте. Похоже, что Барти, наш новый регистратор, слишком занят написанием манифестов и разжиганием ненужных революций, чтобы заниматься своим делом.
Со вздохом беру книгу и отправляюсь на поиски полок с буквой «Ш». Там как раз достаточно места, чтобы втиснуть сонеты между «Королем Лиром» и «Макбетом». Закончив, иду было к двери — не помешает проверить, нет ли чего на обороте остальных картин Харли, — и вдруг замираю.
У Ориона всегда был аварийный план — так, может, и подсказки он держал все вместе, на случай если с одной что-то случится? Никто, кроме меня, в эти залы все равно не ходит, а до меня здесь был только он. Неужели не странно, что кто-то поставил книгу не на ту полку — причем прямо рядом с той, в которой нашлась первая подсказка?
Бросаюсь обратно к полкам «Ш» и трясущимися руками тянусь к сборнику. У него плотные, гладкие страницы, полные иллюстраций елизаветинской эпохи. На первой странице цветной портрет Шекспира. Великий Бард столько писал о трагических судьбах, но вряд ли представлял себе, что когда-нибудь томик его стихов окажется втянут в трагедию космического масштаба на борту мчащегося в неизвестность корабля.
Мрачнею. Не то чтобы мы куда-то мчались, конечно.
Торопливо перелистываю страницы, сминая их — Старший бы возмутился. Но… там ничего нет. Заставляю себя снизить темп и читать каждый сонет, хоть они и кажутся мне бессмысленными. Делаю глубокий судорожный вдох. Хочется швырнуть книжку об стену. Нельзя было возлагать на нее такие надежды.
Может быть, Старший прав. Может быть, все это бессмысленно.
И все же, отправляясь обратно в Больницу, я забираю книгу с собой.
В Больнице по-прежнему людно, хотя солнечная лампа уже совсем скоро отключится, но вот на третьем этаже почти никого. Одна только Виктрия сидит в общей комнате и смотрит в окно. Я начинаю было что-то говорить, но вдруг вспоминаю, как зло она смотрела на меня в комнате Харли, а потом на криоуровне, и торопливо иду к стеклянным дверям, ведущим в коридор. Она поднимает на меня взгляд, но на этот раз в нем нет злобы.
Она плакала.
Мне хочется что-нибудь сказать, но я не уверена что она ответит. Открывая дверь, я слышу всхлип. Она меня ненавидит. За спиной снова раздается тихий звук, как будто Виктрия сдергивает рыдания. Но я все равно слышу.
Отпускаю дверь и подхожу к дивану.
— Уходи, — говорит она, но голос звучит бесцветно.
— Что случилось?
Она снова отворачивается к окну.
Тогда я опираюсь на подушку и скрещиваю ноги.
— Не уйду, пока не расскажешь.
