— Пусть замороженные его судят, а я соглашусь с их решением, — говорю я Эми.
Она сжимает губы в тонкую белую линию.
— Так просто все не получится, и ты это знаешь.
— Он летит на новую планету.
Эми застывает.
— Если ты это сделаешь, между нами все изменится. Не могу поверить, что мы даже обсуждаем то, чтобы взять Ориона с нами.
— А я не могу поверить, что ты готова у кого-то отобрать планету, пусть даже у Ориона.
Она смотрит на меня, будто мои слова ударили ее, а потом без единого слова бежит к гравтрубе.
В одиночестве иду в темную комнату Старейшины. Смятое облачение Хранителя валяется на полу.
Я оставляю его там.
72. Эми
В последний день на борту «Годспида» я складываю все свои вещи в небольшую сумку. Одежда — бывшая одежда Кейли, погибшей за правду, которую не сумел утаить Орион. Блокнот, в котором я писала письма родителям, когда думала, что никогда их не увижу. Мой плюшевый мишка.
Свой бордовый платок я оставляю в комнате. На новой планете мне не придется скрывать, как я выгляжу. Складывая ткань и укладывая ее на стол, обвожу взглядом комнату, которая три месяца была мне домом. Я думала, что проведу здесь остаток жизни. Или… однажды стану жить со Старшим на уровне хранителей.
Сглатываю ком в горле. Может быть, Старший прав и Орион не заслуживает того, чтобы утонуть в собственном криоящике. Но и новой планеты он не заслуживает тоже. Я пытаюсь вспомнить, за что полюбила Старшего, но сейчас мне вспоминается только упрямый взгляд и то, как звучал его голос, когда он отказался оставить Ориона на «Годспиде».
В одну руку я беру сумку, а в другую — последнюю картину Харли. В шаттле места для произведений искусства почти нет, но для этой картины я найду.
Солнечная лампа включается ровно в тот момент, когда я добираюсь до пруда. Дно уже высохло и потрескалось от ее тепла, а погибшие лотосы превратились в розово-зеленое месиво.
Я спускаюсь первой. Засовываю сумку и картину в дальний угол на мостике и сажусь в кресло перед ячеистым окном. Весь шаттл, за исключением этой комнаты, забит доверху. Все двери открыты, каждый квадратный дюйм заполнен вещами. Кроме оружейной — эту дверь Старший решил не отпирать, хоть лишнее место нам бы и пригодилось. Не знаю, может, он боится, что кто-нибудь попытается стянуть пистолет, или просто не хочет пока раскрывать истинный масштаб нашего арсенала. В любом случае, думаю, это верное решение.
А вот все остальное пространство заставлено ящиками с едой — тут хватит нам всем на месяц. Питьевая вода. Лекарства. Одежда. Инструменты. Крошечные саженцы из теплиц. Старший с Барти поделили скот. Нескольких крупных животных забили, наделали копчений и солений. Более мелких — кроликов и кур — посадили в ящики. Рядом с криокамерами устроили крошечный скотный двор.
Не хватает только людей.
Они приходят по двое и по трое, приносят с собой только то, что могут принести в руках. Приносят кусочки мебели ручной работы, старую колыбельку, кресло-качалку, веретено. Приносят сумки тканей, мясницкие ножи, научное оборудование. Приходят с пустыми руками, смотрят на планету в окно и плачут. Идут прямо в криохранилище, где ждут остальные, не трудясь чуть-чуть повернуть голову, чтобы увидеть, что их ждет.
Они видят меня и улыбаются, они обнимают меня, осторожно касаются моей бледной кожи и рыжих волос. Они видят меня и хмурятся, ругаются, говорят, что летят только из-за друга, любимого человека, матери, что готовы ступить в новый мир, только чтобы остаться с ними.
Они сбегают вниз по лестнице, спрыгивают на пол, носятся по мостику, подходят к окну и касаются стекла. Они вздыхают, оказавшись на полу, сутулясь под тяжестью собственных мыслей, с лицами, покрасневшими и опухшими от беспокойства, горя, страха.
Но важно только одно: они приходят.
Старший является последним.
— Все, — говорит он. — Все здесь.
Все, кто хочет лететь.
Он колеблется, и я бросаюсь к нему, обнимая его за шею. Мне плевать на наши споры, на нашу ругань — по крайней мере, в эту секунду. Старший сжимает меня в объятиях, приподнимает над полом, а потом мягко ставит обратно.
— Я сейчас обделаюсь от страха, — шепчет он мне в волосы.
— Я тоже, — шепчу я в ответ.
Он вглядывается в мое лицо.
— Что случилось?
Я не отвечаю, и через мгновение Старший отводит взгляд. Он знает, что случилось.
— Я должен его взять, — говорит он.
— Вовсе нет.
Не отвечая, Старший включает вай-ком.
— Через несколько минут мы отправляемся, — объявляет он. — Будем надеяться на автопилот. Я проходил кое-какую подготовку к управлению шаттлом, но…
Он не упоминает, что его подготовка началась и кончилась, когда Шелби показала ему панели управления. Какая разница, все равно больше него не знает никто на борту — только главные корабельщики, те, что погибли во взрыве, имели реальный опыт работы с этим оборудованием.
— Зафиксируйте свои вещи и найдите безопасное место на время запуска, — добавляет Старший перед тем, как отключить вай-ком.
Позади послушно принимаются шуршать. Старший закрывает дверь на мостик.
Сжимает зубы и расправляет плечи.
Он похож на генерала, который собирается идти в бой, только на нем нет ни доспехов, ни оружия.
Он зовет меня с собой — и мы подходим к панели управления, которая изгибается под окном.
— Оно того стоит, так? — спрашивает он, глядя на планету.
Наклоняюсь над панелью, стараясь разглядеть планету как можно лучше. Она яркая, сине-зеленая, с упругими завитками белых облаков. Угадываю очертания озер и гор, желто-коричневое пятно — видимо, пустыню, — ожерелья из зеленых бусин-островов. Я никогда в жизни не видела ничего прекраснее.
Но потом я смотрю на Старшего.
И, зараженная его тревогой, спрашиваю себя, глядя на поверхность Центавра-Земли: что там?
Перед глазами встает пустой взгляд Виктрии.
Смерть проста, внезапна и необратима. Быть может, Центавра-Земля только начинает развиваться, и нас уничтожат динозавры. Или Центавра-Земля окажется на множество световых лет впереди Земли — моей Земли, — и инопланетяне, убивая нас, посмеются над нашим первобытным оружием. Ясно, что на планете есть растения — среди синевы полно зеленых пятен, — но что, если они ядовитые? Что, если вся вода соленая?
— Оно того стоит. — Я тянусь к Старшему, но он первым хватает меня за руку, сжимает пальцы, а
