Реваз не выдержал. Поймав официанта за руку, он отвел его в сторону:
— Скажи мне, братец, что это за шутки?.. Ты знаешь, что у нас в карманах? У нас в карманах мыши в чехарду играют!..
Официант улыбнулся:
— Ешьте на здоровье, я в своих делах и счетах никогда не путаюсь.
Он повернулся, чтоб идти, «о взволнованный Реваз снова схватил его за иолу.
— Погоди, братец. Понимаешь ли ты, что нам нечем расплачиваться — еще из дому не получали… Вот тебе за три бутылки, и мы пошли…
Официанта эти слова нисколько не смутили.
— А кто с вас требует? Ешьте себе на здоровье, вы, видно, хорошие ребята.
— Да ты в своем уме, братец? — крикнул Реваз. Но официант уже был далеко и ничего не слышал.
За одним из соседних столов кто-то громко и весело рассмеялся. Ребята невольно посмотрели в ту сторону. Гегам так и застыл: за столиком, окруженный собутыльниками, сидел, небрежно развалясь на стуле, Аби… Стол перед ним был сплошь заставлен бутылками. Много бутылок валялось и под столом. Было ясно, что пирушка шла уже давно и все ее участники были изрядно под хмельком.
Аби расстегнул ворот шелковой рубахи и то и дело отирал салфеткой потную шею. Увидев, что Гегам его приметил, он с улыбкой поднялся с места. Он был сильно пьян, но ступал твердо и уверенно, с повадкой уважающего себя и знающего себе цену человека. Подойдя к Гегаму, Аби обнял его, поцеловал и приветливо поздоровался с его товарищами.
— Этот стол… — подозвал он официанта, — считай моим… Подавай им все, чего только их душенька пожелает… — распорядился он и, повернувшись, пошел обратно к своим приятелям.
Теперь до ребят доносились с соседнего столика только краткие отрывистые приказы: «Полдюжины вина — вон на тот стол… Пиво — туда…»
Это Аби угощал сидевших за столиками вокруг друзей и приятелей.
— Ну, ребята, давайте поскорее поедим, выпьем и домой, чтобы он нам еще чего-нибудь не прислал, — торопил товарищей Реваз.
Так и сделали. Поели, попили и ушли, искренне благодарные Аби за его внимание. Всю дорогу товарищи приставали к Гегаму, расспрашивая его об этом симпатичном и таком щедром человеке, и искренне удивлялись тому, что племянник не знает, чем занимается его дядя.
— Нет, право, счастливый ты парень, Гегам, — говорил Реваз. — Какие у тебя удивительные дяди! Один — известный профессор, другой — знатный новатор, а этот и того и другого перещеголяет. — И Реваз был по-своему прав… Аби, правда, редко встречался с родными, но зато он появлялся каждый раз в самый нужный момент и уж тогда доброте и самопожертвованности его не было предела.
Два раза Аби понадобился Арменаку, и оба раза в самые трудные минуты его жизни. В первый раз это было, когда оклеветанный кулаками Арменак был арестован и ему грозило исключение из партии, во второй — недав;но, когда брат тяжело заболел.
Тогда Аби, узнав об аресте брата, тотчас вылетел в Москву и привез оттуда человека, который один только мог доказать невиновность Арменака — агронома Гарегина Арушаняна, того самого Арушаняна, что шел сейчас впереди вместе с Микаэлом и Левоном.
И сейчас тоже Аби, приехав с неделю назад в Астхадзор и узнав о болезни брата, чуть не силком повез его в Тбилиси.
Арменак не хотел уезжать из села, он не считал себя вправе бросать хозяйство, и так и сказал об этом брату. Но Аби не пожелал его слушать и не успокоился до тех пор, пока Арменак не решился ехать.
— Ну, что такое два дня?.. Поедем, пусть врачи посмотрят тебя. Микаэл это устроит мигом… На третий день ты снова будешь в селе и опять займешься своими делами… — Вот так, чуть не насильно, Аби и привез сюда брата. А насколько Гегам понял, положение отца его оказалось намного серьезнее, чем можно было предполагать.
— Надежда на спасение, — говорил Микаэл Левону, — может появиться лишь в том случае, если мы убедимся, что опухоль пока не дала метастазов.
— А как ты думаешь, Микаэл, могут они быть, эти проклятые метастазы?
Микаэл пожал плечами.
— Не знаю. Болезнь сильно запущена, и я, откровенно говоря, боюсь… И как это до сих пор ничего мне не сообщили, надо было раньше привезти его сюда.
— Простите, Микаэл Тигранович, — вежливо вмешался в разговор Арушанян, — вы хоть и брат Арменака, но видимо плохо его знаете: он не из тех, кого просто оторвать от дела. Ведь это фанатик, человек, влюбленный в свой колхоз. Такие люди с головой уходят в работу и совершенно забывают о том, что в природе существуют болезнь или смерть. Я знаю Арменака более двадцати лет, и он всегда был таким, всегда… Попробуйте завтра выписать его из больницы, он завтра же уедет в село, и вы ничем его не удержите.
— Да, уедет, — задумчиво произнес Левон. — Это не тот Арменак, которого мы, Микаэл, помним с тобой с детства. Совсем другим стал. Он весь одержим одним стремлением, одной мечтой — сделать как можно больше для людей, для их счастья. Эти заботы так поглотили его, что он забыл о собственных болях, у него просто времени не оставалось подумать о себе.
Вдруг среди разговора Аби остановил проезжавшую мимо машину и пригласил всех садиться, а сам что-то шепнул на ухо шоферу; тот кивнул головой, и машина выехала на ближайший проспект.
— Куда? — спросил Микаэл.
Аби обернулся и умоляюще посмотрел на брата. Он не решился ответить на его вопрос, но всем видом своим, казалось, говорил: «Съедим где-нибудь вместе кусочек хлеба…»
— Меня прошу извинить, я очень занят… — отказался Микаэл.
Левон промолчал. Они отвезли Микаэла домой, и все, кроме Гегама, поехали обедать в ресторан.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Судьба Арменака волновала всех в клинике, и не только потому, что это был родной брат профессора Аразяна. Скромный и нетребовательный, Арменак не хотел никому причинять беспокойства и считал неудобным, если ему уделяли больше внимания, чем другим больным.
В солнечные дни он спускался в больничный садик, садился на одну из зеленых скамеек и беседовал с посетителями. Теперь уже все — и персонал клиники, и знакомые, навещавшие Арменака, смотрели на него, как на приговоренного к смерти. И только один человек, пожалуй, не знал об этом, не думал о смерти и не верил в нее — сам Арменак.
Арменака перевели в отдельную палату. Теперь при нем неотступно находилась жена, Рипсимэ; она и ночевала в клинике.
У больного в последнее время совершенно пропал аппетит, и Рипсимэ стоило большого труда заставить его съесть хоть что-нибудь. Язва желудка (о которой ему говорили) так извела его, что он все торопил с операцией: «Ну, пусть вырежут, и дело с концом, довольно я помучился». Однако, посоветуй ему кто-нибудь оставить все, как есть, и вернуться в село, он, пожалуй, не мешкая, так бы и сделал.
Арменак, конечно, не мог не замечать сочувственных взглядов врачей и знакомых, но они его только удивляли: и чего это все развели такую панику, когда сам он спокоен! До чего же боязливы эти люди! Или думают, что он не выдержит операции? Нет, он не таковский, ему еще положено жить: ведь у него еще
