поверить в невозможное.
Что случилось с генератором, Гидеон не знал и думать об этом не хотел. Главное, что цепь прервалась. Теперь перед ним стоял другой вопрос: как освободиться.
Он сосредоточил свои усилия на том, чтобы сбросить петлю стягивавшей запястья бечевки с крюка. Она растянулась на пару дюймов, что позволило слегка сгибать ноги в коленях, но этого было слишком мало, и после дюжины прыжков, которые вряд ли принесли бы ему даже утешительный приз в день спорта, Гидеону ничего не оставалось, как признать поражение. Каждый раз, когда он прыгал, крюк двигался вместе с ним.
Он запыхался и устал так, как не уставал еще никогда. От отчаяния хотелось плакать.
Если он не сможет освободиться, когда же его найдут?
Скорее всего, девчушки нагрянут сюда после школы — покормить любимцев. Мысль о том, что избавление явится в лице вопящих тинейджеров не доставила удовольствия. Подростки призовут родителей, за родителями неизбежно появятся полиция и «скорая», последуют вопросы…
Гидеон зажмурился и застонал, а когда открыл глаза, в поле зрения появилось расплывчатое красное пятно.
Генератор. Металлический ящик. Ступенька.
Ощутив прилив энергии, он возобновил свои гимнастические упражнения и в конце концов зацепил шнур пальцами ноги. Подтянув осторожно генератор, Гидеон облегченно вздохнул — свобода была близка.
Установив коробку под собой, он встал на нее. Напряжение в запястьях ушло. Ноги дрожали от слабости. Оставалось лишь сдернуть оранжевую петлю с крюка. Теперь это получилось с первого раза. Ящик под ногами пошатнулся, и Гидеон, пытаясь сохранить равновесие, сделал неверный шаг и полетел на грязный пол.
На то, чтобы подняться, выбраться из здания и добрести до «лендровера», понадобилась, как ему показалось, вечность, и первую часть ее он провел на холодном каменном полу, съежившись в позе зародыша и дрожа как осиновый лист.
Из оцепенения его вывел лай Зебеди и мысль о том, что на поле вот-вот появятся дети. Но одно дело принять решение, и совсем другое реализовать его. Руки оставались связанными, пальцы потеряли чувствительность и едва шевелились, а плечи после долгого пребывания в противоестественном положении упрямо отказывались принимать какое-либо другое. К тому же у него появилось вдруг странное ощущение, словно из него приготовили филе, — ни руки, ни ноги не желали принимать на себя вес тела.
Сидя на полу, Гидеон внимательно рассмотрел маленькие, тугие узелки на запястьях. Зная по собственному опыту, что распутать узел на синтетической бечевке дело безнадежное, он не стал тратить впустую время и силы, а огляделся в надежде обнаружить какой-нибудь режущий инструмент. Ничего подходящего не нашлось, но Гидеон вспомнил, что видел в одном из зданий спрессованные кипы сена. Где есть такие кипы, почти наверняка должен быть и нож.
На деревянных лотках у стены валялись его рубашка и куртка, но пользы от них, пока руки оставались связанными, не было никакой. Он подобрал одежду и направился к двери.
Дневной свет заставил зажмуриться, а налетевший ветер остудил влажную от пота кожу. Трясясь, он проковылял вдоль мрачного фасада до нужной двери. Расчет оправдался полностью — нож пылился на подоконнике в копившейся десятилетиями трухе, среди высушенных останков нескольких поколений пауков. Перерезать шпагат оказалось делом более трудным, чем представлялось, — онемевшие пальцы не слушались, а пространство для маневра лезвием между стянутыми запястьями было слишком ограниченным. В конце концов он прижал рукоятку ногой и долго тер веревкой о поржавевшую сталь, пока оранжевые нити не разлохматились и распустились.
Снова заныли плечи. Гидеон опустился на кипу сена, чувствуя полный упадок сил и плохо представляя, как доберется до дома. Он не знал, сколько прошло времени, потому часы исчезли, перекочевав, несомненно, в карман одного из обидчиков. Часы были хорошие, надежные, с компасом; их подарила на Рождество Пиппа. Помимо часов исчез и бумажник. Список претензий возрастал — представится ли только случай предъявить счет? Мобильный, к счастью, остался в машине.
Чувствуя себя так, словно выпил полбутылки водки на пустой желудок, Гидеон надел рубашку и куртку и пошел к «лендроверу».
Зебеди только что не вывернулся наизнанку от радости, когда хозяин свалился на водительское сидение, и вылизал ему левое ухо и всю половину лица.
— Все в порядке, малыш… Хватит… — Он откинулся на спинку и с трудом подавил желание на несколько секунд закрыть глаза. Голова раскалывалась — то ли от всех треволнений, то ли от той гадости, которую его заставили вдохнуть, — грудь сжимало, как после изнурительного приступа кашля.
И все-таки пора двигаться.
Ключи были в зажигании, где он их и оставил. Гидеон завел двигатель, включил передачу и убрал ручной тормоз. В конце длинного, кочковатого проселка пришлось остановиться.
Куда повернуть? Налево, на шоссе А354 — около шестнадцати миль до Тарант-Грейлингс, или направо — шесть-семь миль до Уорэма и Евы?
Впрочем, выбор был очевиден. Даже если не учитывать бонус в виде НЛЗ, у него вряд ли хватило бы сил проехать шестнадцать миль в нынешнем состоянии по оживленной автостраде.
Гидеон не проехал еще и полпути до Уорэма, когда вспомнил, что так и не забрал никаких улик. О том, чтобы вернуться, не могло быть и речи.
Квартира Евы располагалась на верхнем этаже большого особняка в георгианском стиле, куда вела наружная лестница с украшенными орнаментом коваными перилами.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку, Гидеон подумал, как было бы хорошо, если бы Еве принадлежал весь дом.
Он глубоко вздохнул и начал подниматься.
— Гидеон? Что это ты делаешь?
Гидеон открыл глаза и моргнул, пытаясь сфокусироваться на лице Евы. Она смотрела на него недоуменно-укоризненно, что было неудивительно, поскольку он сидел у выкрашенной глянцевой красной краской двери, где, похоже, уже успел уснуть.
— Ты ужасно выглядишь, — добавила Ева и, еще не получив ответа на первый вопрос, задала второй: — Где твои туфли?
— Не знаю, — пробормотал Гидеон, смутно сознавая, что рядом с Евой появилась еще одна фигура. Он протер глаза и посмотрел еще раз. Мужчина. Лет пятидесяти с лишним. В джинсах, ладно скроенном пиджаке, с густой копной вьющихся седых волос. Воплощенная учтивость и изысканность.
— Ты пьян?
Воплощенная учтивость и изысканность.
— Ты пьян? Нет, конечно, нет, — сама себе ответила Ева. — Вставай. И проходи.
Гидеон попытался подняться и обнаружил перед собой протянутую руку. Момент для демонстрации гордости был явно неподходящий, и он принял предложенную помощь.
За дверью гость задержался, и Ева кивком указала на диван, громадный, обтянутый черной кожей, заваленный шелковыми подушечками с кистями и бусинками. Он многозначительно посмотрел на грязные босые ноги и испачканные джинсы.
— Ох, ради Бога! Не беспокойся. Садись, пока не упал. Да что с тобой случилось? Нет, подожди, не отвечай — выпить хочешь? Кофе или что-нибудь покрепче?
— Лучше кофе, — промямлил Гидеон, решив, что с алкоголем организм может и не справиться. Он уже чувствовал себя так, словно третий день мучился похмельем.
Седоволосый осторожно откашлялся.
— Я, пожалуй, пойду, — начал он, нерешительно остановившись между диваном и дверью.
Ева оглянулась.
— Извини, Тревор. Я не представила тебя Гидеону. Гидеон, это Тревор Эрскин. Я рассказывала тебе о
